– Неправда.
– Откуда ещё? Больше неоткуда. Сама хлеб не выращиваю.
– Не смейся. Скажи! Улыбнулась:
– Одолжила соседка.
– А у той откуда?
– Принесла с базара. В прошлое воскресенье. Я тоже сходить хочу. Долг отдавать надо. Сегодня день базарный, воскресный. Не удивляйся. Забыл, что ли?
– Ага. Думал, суббота. Подожди меня, Маргарита.
– Ешь, не торопись. Одна схожу. Если попадёт товар, то брать много не буду – сколько смогу принести.
– Мне тоже на базар надо – посмотреть, кто торгует этим добром. Не старый ли мой знакомый Данила Севастьянович? Я сказывал тебе, как однажды встретился с ним на базаре.
– Помню… Ты попросил горсть пшеницы, а он послал к чёртовой матери. Думаешь, сейчас привёз и одарит: «На-те, дорогой Иосиф Петрович!» Не одарит. Он давно уже забыл о твоей просьбе, – выговаривала Маргарита, одеваясь в выходное платье.
Между тем чашка опустела. Съел блины с несказанным аппетитом и в душе поблагодарил Данилу Севастьяныча (верил, что блинов напекла Маргарита из его муки).
Данила Севастьяныча на базаре не оказалось. Завсегдатаи-торговники, как сговорившись, повторяли одно и то же, что «таёжного пшеничника» сегодня не было. Пожалел о несостоявшейся встрече и дал зарок, пока снег не завалил пути-дороги, навестить Данилу в его потаённых местах.
Волей-неволей собирайся в путь учёный-агроном, изучай неизвестную Сибирь, смотри, что и где сеют крестьяне.
Наконец, как-то вечером Ефим Тихоныч запоздало пришёл ко мне и объявил, что собрался в дорогу и готов выехать, уже подкованы две верховые лошади, подобраны сёдла и харч заготовлен. Мне беспокоиться не о чем – садись и езжай! Ефим Тихоныч, чуткий и умный от природы человек, уловил моё благодушие и с достойной вежливостью намекнул:
– Нелёгок путь будет, Иосиф Петрович. Тайга… Ехать горами, звериными тропами, местами по дикому берегу Нии. Представляете?
– Спрашиваете? Нового человека в этих местах!
– Тогда настройтесь, как солдат перед атакой… Ружья при нас будут, без них нельзя. Бандиты шастуют по округе.
В путешествии полностью отдался во власть Ефима Тихоныча. Человек он бывалый, по тайге хаживал не раз, верно, не по этому маршруту, по которому шёл сейчас. Но всё же умение обходиться в лесу наедине помогало и выручало. Он по-хозяйски сооружал ночлег. Аккуратный, уютный балагашик получался быстро. Спалось в нём, как в горнице у гостеприимной хозяйки. И в трудную минуту проводник не терял присутствия духа. Где-то на половине путь неожиданно преградила быстротечная речуга. Известны эти горные буяны – пудовые валуны перекатывают, как игрушечные, с места на место. Прошли по берегу, посмотрели – вокруг никакого мостка… Одно остаётся: отважиться пересечь речку вплавь на конях. Ефим Тихоныч досадливо похмыкал и спрашивает:
– Не боитесь?
Что ответить? Боюсь не боюсь – надо решаться, не возвращаться же обратно. Так лишь думаю, стыдясь перед Ефимом Тихонычем за свою мужицкую робость, а на душе чёрт знает что творится: чую конец своей жизни в безвестной речушке. Не смерти пугаюсь. Что смерти бояться! Когда-то она всё равно придёт. Ко всем приходит, к царям, к королям, к бедным и богатым – и ко мне явится. Обиду только чувствовал, что плохо, если сгину, не оставив людям после себя доброго дела, потому что ещё ничего не успел. Жалко уходить-то с земли бесследно, вроде бы и не было совсем тебя, не жил ты на этом свете. Оно верно: тебе-то всё равно, когда уйдёшь, никто там тебя не спросит, чем занимался, а вот, пока жив, гложет мысль: зря или не зря отсчитал отведённые годы.
