– А если боярин тот… – сжал кулак Вожников, но жена подняла палец:
– Подожди, это еще не все. Судьба переменчива, власть в княжестве когда-нибудь в иные руки перейти может. Мало ли, род прервется, али еще что? Новый правитель первым делом что скажет? Скажет он: на что мне бояре воровские? С такими слугами меня самого уважать никто не станет. И земли все эти крадены, на них прежние хозяева могут права свои предъявить. Зачем мне лишние ссоры и раздоры? Не проще ли родам древним и известным эти уделы раздать? У воровского рода прав нет, у них отчины отнимать не грешно. И бояре все то понимают, задумываются. Ведь жизнь коротка. Во первую голову не о себе, о детях думать надобно. На что им слава воровских удельщиков? Вот потому-то, любый мой, к тебе никто из бояр в войско и не идет. Токмо те, кого князи посылают. Не тебе они – своим господам служат.
– Ну, положим, ватага моя покрепче любой здешней армии будет! – обиделся за своих соратников Егор.
– Ватажники твои, милый, ничем к тебе не привязаны. Захотели – приказа послушались. Захотели – спать легли. Сегодня позвал – придут. Завтра – могут и полениться. Ватажник от боярина тем отличается, что серебришко свое получил – и все, вольный человек. Можешь больше и не увидеть. А боярин при тебе на земле сидит, никуда не денется. Приказа не исполнит – без вотчины останется. И потому, княже, бояре в поход завсегда выйдут. И когда хотят, и когда не очень. И когда добыча будет, и когда без нее животы класть приходится. А ватажников твоих поди кликни на смерть славную, от которой прибытка никакого не ожидается. Токмо на смех поднимут, и хорошо, коли в спину не плюнут, когда с пустыми руками уйдешь.
– Подожди! – вспомнил Егор. – Сама только что челобитную читала, что бей какой-то ко мне под руку просится!
– Вот потому и просится, – перехватив из Миланиных рук, вскинула свиток княгиня, – что ты больше не воровской атаман! Признанный чингизид, законный хан Орды князем тебя признал и уделом наградил. А коли чингизид тебя князем признает – то все, ты этот самый князь и есть. Имеешь право владеть, править, награждать, раздавать земли и вотчины. И теперь, если даже через сто лет или пять столетий, или даже пятьдесят веков кто-то посмеет оспорить полученную от тебя, Егор, или потомка твоего награду, то всегда, в любой из дней люди смогут войти в архив наш, открыть сундуки пыльные, достать грамоту эту и убедиться, что род чингизидов за тобой права и звание княжеское признает, и оттого никто в родовитости князей Заозерских сомневаться не смеет! Пуще зеницы ока ярлык этот беречь надобно. Ибо в нем все будущее наше и детей наших.
– Подожди… – Из лекции Елены Вожников выхватил самую главную мысль: – Ты хочешь сказать, что теперь я имею право награждать своих ватажников боярскими вотчинами?
– Теперь никто из бояр не посмеет отрицать твое право награждать землей любого, кого ты пожелаешь, – поправила его княгиня. – Даровать служивое достоинство каждому, кому захочешь. Да и сами они теперь от такого подарка не откажутся, поверь моему слову. Землица, она ведь лишней не бывает. Младших сыновей много. В воровской шайке буянить они, знамо, побрезгуют. Но вот князю под руку встать не откажутся.
– Ага… – задумчиво ухватил себя пальцами за губу Вожников. Перед ним внезапно замаячила возможность избавиться от вечной головной боли: непостоянства настроения ватажников. Ребята они все, конечно, славные. Но вот насчет повадок ушкуйников Елена была права. Без серебра – пальцем не шевельнут. И о дисциплине никогда и слыхом не слыхивали. В любой момент могут и меж собой сцепиться, и домой повернуть, и нового атамана выкрикнуть. Вольница – что возьмешь?
