Сейчас мне кажется, что Аринка идет рядом, как всегда.
– Держись! – говорит она. Я слегка отвожу руку в сторону и представляю, что взяла ее за ладонь, сцепив наши пальцы в замок.
– Не могу! – отвечаю ей мысленно. – У меня не получится так, как у тебя, Арин!
– Получится! – убеждает она, сжимая мою руку. – Ты же моя сильная девочка! Я больше не могу нас защищать, но ты должна! Не дай им уничтожить нас, не дай им облить нас грязью. Не дай им меня забыть.
Не дай, не дай, не дай… Я бросаюсь почти бегом и, едва не растянувшись на ступенях, врываюсь в фойе, прячусь за огромными прозрачными дверями, оставляя на улице сигаретный дым, мутное утро и его призраков.
Фойе встречает меня привычным шумом и гомоном голосов. Бросаю взгляд на огромные часы – только что закончилась первая пара. Народ пьет растворимый кофе, сидя на скамейках, девки толпятся у большого зеркала, стайка старшекурсников суетится у гардероба – на перекур.
Понимаю, что память у меня отбита напрочь – не могу вспомнить, что у нас сегодня по расписанию. Зачет был первой парой, и именно на него я не попала. Нашла время умирать, Арин! Во время нашей первой сессии. Я даже не могу поставить жизнь на паузу, чтобы спокойно сесть и поистерить по поводу твоей смерти.
С трудом пробиваюсь к гардеробу, оставляю куртку, остаюсь в темных джинсах и водолазке. Без сумки непривычно – некуда руки девать. Телефон сую в карман и налегке (если не считать неподъемного груза внутри) иду на второй этаж – к расписанию. По пути попадаются знакомые лица – но не с моего курса, кто-то даже здоровается и смотрит сочувственно или даже с благоговейным испугом. Я понимаю – они знают. «Все всё знают, Арин». А как иначе? Самая популярная девочка института (да и всего городишки, что уж тут скромничать) бросается с балкона самого страшного дома в окрестностях.
По расписанию у нас – лекция по экономической теории. На третьем этаже, в огромной аудитории с двумя входными дверями. На курсе у нас – девяносто два человека. Может, удастся тихонечко прошмыгнуть через дальнюю дверь, сесть на одну из задних парт и просидеть тихо, как мышка. Зачем я вообще сюда пришла? Сердце начинает колотиться, как сумасшедшее. На лестнице ноги становятся тяжелыми, как гири. Мне кажется, я двигаюсь точно во сне – реальность плывет, меняется, но ты остаешься на месте.
И тут я вспоминаю свой сон. Мы с Аринкой на деревянных трибунах у футбольного поля. Это не было сном. То есть, да, сегодняшним ранним утром мне это приснилось, но когда-то произошло на самом деле! Этот сентябрьский вечер, гол Макса, наш с Аринкой разговор о Питере – все случилось в нашей реальной жизни. До момента, когда поле замело вдруг снегом, а Аринка превратилась в замерзшую куклу.
Меня передергивает от ужаса, и я, словно пытаясь убежать от кошмара, прибавляю шаг, вскоре завершаю подъем, прохожу по коридору и перешагиваю порог аудитории.
Гул голосов затихает. С каждым моим шагом становится все тише, и с каждым моим шагом тает уверенность. Они смотрят на меня. Я смотрю мимо них всех – вижу огромные окна, углы парт, мусор на затертом линолеуме. Но продолжаю идти. Взгляды выжигают дыры на моем лице, волосах, водолазке. Тишина напряжена и почти осязаемая, мне кажется, она выталкивает меня из аудитории вон. Но я сдерживаю натиск и продолжаю идти. Свободных парт почти нет, но я не могу остановиться и оглядеться. Мне кажется, если я остановлюсь, то их молчание меня победит, уничтожит.
