Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу - страница 19

Мы терзали звонок пресвитерии и барабанили в окна – напрасно. Я уже хотел уйти, но мадам Лука настоятельно просила подождать. Прошло несколько минут, дверь все же открылась, и нам навстречу вышел священник с мясистым лицом. Когда он увидел, кто стоит на пороге, то попытался закрыть дверь, но мадам была слишком быстрой.

– Я хочу пи-пи, – сказала она. – Я старая женщина.

Он вздохнул, впустил ее, и она замахала руками. До меня долетали обрывки фраз.

«В Рим! Зимой!»

Священник покачал головой и надул толстые щеки.

– Ничем не могу помочь, – сказал он. – Никто не поможет.

Нет, все не закончилось. Все стало только хуже. Мадам Лука начала просить прохожих. Кассира в любимой кондитерской. Гида в Музее изящных искусств. Я твердил, что мне лучше одному, но она словно оглохла. А может, она мне просто не верила, ведь ее желание помочь было рождено горьким одиночеством, и я не мог его утолить.

Начался дождь, и золотисто-лазурная мозаика окрасилась в синевато-серый сланец. Когда мадам Лука предложила немного отдохнуть и выпить кофе, я попросил ее идти домой. Она стала вспоминать друзей, ходивших вместе с ней в Сантьяго-де-Компостела, но я сказал: нет, нет, хватит, быстро распрощался и ушел.

Холмы за Безансоном укрывал бледный самшит. Тропинки вились через парк, проскальзывали мимо домиков и коттеджей, обходили статуи, огибали алтари… Я спешно, нервно шел прочь из города, как будто пытался наверстать потраченное время. Но небо налилось грозовыми тучами, хлынул ливень, тропки залило, и парк обернулся комнатой страха: капли дождя стали слезами Пресвятой Девы; по небесам оглушительным львиным рыком прокатывался гром; в вышине заполыхали молнии, озарив распятие ослепительной белизной. Неподалеку виднелся сад, увешанный молитвенными флажками, пурпурными и алыми, и я хотел рассмотреть его поближе, но дождь полил с такой силой, что сквозь мокрую пелену я не смог ничего различить.

Капелла Нотр-Дам-де-Буа, словно маяк, возвышалась над склоном. Внутри нее полукругом стояли стулья, обращенные к каменному алтарю, на нем горела одинокая свеча, и казалось, будто зал дышал в едином ритме с ее мерцанием. Я присел на скамью и слушал глухой шум дождя, пока гроза не кончилась; потом в капелле снова стало тихо.

Когда я снова вышел, Безансон накрыли облака. Я больше не видел ни сияющих крыш старого города, ни холмов, охвативших его с севера и с запада, ни грандиозной статуи Девы и Младенца, высившейся на востоке. Но я видел юг, темные громады Юры и черную ленту Лу, прогрызавшую путь сквозь гряду.

В последние дни января я шел вверх по течению реки. Вода поднялась высоко, ее матовый блеск напоминал море перед штормом. Один раз мимо меня проплыли сорванные с привязи пластмассовые лодочки. В долине затопило поселки; я почти их не запомнил. Но помню, как склоны стали круче, как загустел лес и как блестели голые ветки, когда закончился дождь.

По дороге к устью Лу я никого не встретил и, боясь тишины, стал на все лады болтать сам с собой. Теперь я был в краю отшельников.

Юра влекла искателей уединения еще в седой древности, с самых первых дней веры. В I веке гряда стала прибежищем святого Беата, легендарного провозвестника христианства в Швейцарии. В V столетии здесь поселились юрские отцы-отшельники, святые Роман и Лупикин, а в VII – святые Имерий, Урсицин и Фромунд. Людям Средневековья горы виделись безбожным местом, воплотившим в себе все зло грехопадения. К тому же в Юрских горах было опасно: да, местные алеманы приняли христианскую веру, но вокруг до сих пор таились колдуны и еретики. И только отшельники, поселившись в этих местах, делали их святыми.