Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу - страница 23

– Какая там сегодня погода? – спросил он женщину за стойкой.

– Снег, – она пожала плечами. – И завтра снег. Всю неделю снег.

Содержатель гостиницы вздрогнул и скривился, словно проглотил жабу.

– Пешком до Италии не добраться, – сказал он мне. – Под перевалом есть тоннель. Там ходит автобус. Два раза в день.

– Пойду по лыжным трассам, – я покачал головой. – В снегоступах.

– Слишком сложно, – повторил брат Пелисье и повернулся лицом к трапезной. – Ничего не выйдет.

Я открыл дверь на улицу. Площадь занесла белоснежная кипень. Я подхватил рюкзак, и тут меня кто-то окликнул.

Это был Макс. Он нервно огляделся и махнул мне рукой, приглашая следовать за ним, через мощеный дворик и вверх по каменной лестнице.

– Прости за брата Пелисье, – сказал он, впустив меня в свою келью. – Он не любит гостей.

– Зачем тогда гостиницу содержит?

– Аббат тоже не любит гостей. Теперь понимаешь?

На столе хромовой сталью сверкала кофемашина. Рядом с ней стоял ноутбук от «Apple», с другой стороны лежали брендовые наушники и еще какие-то эппловские причиндалы, а возле новехонькой стереосистемы красовался поднос с завтраком «для брата Клода». Макс заварил нам кофе. С полок, заставленных немецкой литературой, хитро поблескивали шедевры современных технологий. В окна валил снег.

– Я тут что подумал, – Макс протянул мне капучино. – Останься здесь, пока не закончится буря. Будешь есть в моей комнате, поспишь в дортуаре, а днем, когда Пелисье уйдет молиться, посмотришь сокровища! – Его лицо, круглое, как шар, озарилось улыбкой. – Возьми выходной! Рим за день не исчезнет!

И я взял выходной.

Келья Макса поистине была ларцом с тайниками: тут еще и кровать раскладывалась, освобождая место под кухонную поверхность с микроволновкой, холодильником и крошечной плитой.

– Мы здесь, в Сен-Морис, не то чтобы совсем монахи, – настаивал Макс. – Мы скорее каноники. И я не давал обет бедности!

– Да, но… фритюрница? – поразился я. – Не слишком?

– Другие не знают! Я говорю, что картошка-фри у меня по молитвам!

С аббатством совмещалась школа-интернат для мальчиков. Здания соединяла застекленная галерея. В тот год каникулы совпали с днями карнавала, и школа была закрыта, так что мы допили кофе и отправились искать мне кровать. Макс на цыпочках поднимался по лестнице и рассказывал истории о призраках. Когда мы дошли до пустого дортуара, он рывком распахнул шкаф с чистыми простынями и прокричал:

– Пелисье!

На обед он раздобыл еще один поднос с едой, но в келью вернулся красный как рак.

– Пелисье подозревает! Он хочет знать, почему брат Клод так голоден!

Я ел. Макс жаловался. На аббата. На учеников. На то, как много у него классов. На то, как часто приходится молиться. Еще он просил меня медленно произносить всякие «странные» английские словечки – вроде «mushroom» или «peculiar» – и хохотал, когда доходило до гласных и я вытягивал губы дудкой.

После обеда Макс показал мне аббатство. Мы осмотрели церковь, монастырь, ризницу и библиотеку, где мой гид без зазрения совести стаскивал с запретных полок оригиналы творений Ницше и Маркса. Я узнал, что аббатство Сен-Морис – это самый древний монастырь в Альпах, но в XVII веке его смела лавина, и новое здание выстроили рядом с прежним, а останки старого превратились в лабиринт ходов и подземных коридоров. Вверху, на скалах, виднелись металлические сетки: они защищали от обвалов и ограждали закрытую территорию, не принадлежавшую никому – не священную, но и не оскверненную. Макс назвал это место «долиной тысячи мучеников». Земля на огромном могильнике была твердой как камень.