Брут застыл, ему вновь стало не по себе. Кассий стоял у ростры, приоткрыв рот. Это ему следовало объявить голосование по амнистии. Об этом был уговор, и Освободители знали, что их оправдают. Брут едва не взвыл от злости, когда с этим важным шагом их опередил любимчик Цезаря. Слова рвались из груди. Цезарь оставлял Рим на Антония, когда уходил в поход на врага, Антоний был его ручным консулом, маской, позволяющей скрывать тиранию. Какое право имел этот человек говорить так, будто именно он вернул им Республику? Генерал уже шагнул вперед, но голос Марка Антония остановил его.
– Я прошу только об одном: в смерти не лишайте Цезаря достоинства. Он был гордостью Рима. Легионы и народ ждут, что его заслуги оценят по достоинству. Неужели люди, которые низвергли его, откажут ему в этом? Не должно быть ни тени позора, никаких тайных похорон. Давайте отнесемся к божественному Юлию с уважением. Теперь, когда он ушел из этого мира. Теперь, когда он покинул Рим.
В раздражении Гай Кассий поднялся на возвышение, но, хотя теперь он и стоял рядом с Марком Антонием, консул выглядел куда выше и мощнее его. Прежде чем Кассий заговорил, Антоний наклонился к нему и прошептал:
– Ты победил, Кассий. Сейчас не время для сведения мелочных счетов. Легионы ждут похорон на Форуме.
Кассий какое-то время обдумывал его слова. Наконец он кивнул. Брут стоял на прежнем месте, и его правая рука сжала воздух там, где недавно была рукоять гладия.
– Я благодарю консула Марка Антония за четкое и ясное изложение своей позиции, – начал Кассий. – И я с ним согласен. Порядок прежде всего, он важнее закона, важнее мира. Давайте проголосуем, а потом выйдем к людям и успокоим их. Почтим Цезаря в его смерти.
Сенаторы смотрели на Гая Кассия, а Марк Брут энергично кивнул: ему понравилось, как его сообщник взял инициативу на себя. О начале голосования или дебатов должны были объявлять специально предназначенные для этого люди, но, когда они поднялись со своих мест и направились к ростре, Кассий заговорил вновь, игнорируя их присутствие. В это утро он не хотел долгих обсуждений, не хотел, чтобы кто-то еще выступал до того, как они покончат с самым важным. Напряжение, сковывавшее Брута, стало ослабевать.
– Те, кто за полную амнистию Освободителям Рима, встаньте, чтобы вас пересчитали, – призвал Кассий.
Генерал увидел, как толстяк Бибул, лицо которого блестело от пота, вскочил с энергией молодого человека. Мгновением позже его примеру последовали остальные. Те, кто, как Марк Антоний, уже и так были на ногах, подняли правую руку. После короткой паузы Кассий с облегченным видом кивнул. Его тоже постепенно покидало напряжение.
– Кто против? – задал он следующий вопрос.
Сенаторы сели, все разом, как один человек, и никто не поднялся вновь. Почему-то Бруту больно было это видеть. Половина из присутствующих прекрасно знала, что жизнью и богатством они обязаны Юлию Цезарю. Их семьи дружили между собой, вместе они шли к вершине. Он тщательно выбирал их – людей, которым доверял, которых хотел видеть рядом с собой. И теперь они не решились постоять за него даже в смерти. Брут был разочарован, хотя прекрасно все понимал. Они хотели жить и полностью отдавали себе отчет, куда дует ветер. Тем не менее Цезарь заслуживал лучшего в свой последний день в этом мире.
Брут вновь покачал головой и почувствовал, как трескается на руках корка запекшейся крови. Недалеко от здания сената на Форуме был фонтан, и ему захотелось вымыть руки. Пока Кассий поздравлял сенат с принятым решением, Брут выскользнул в солнечный свет, взял у солдат меч, медленно спустился по ступеням и направился к фонтану.
