Грег смущенно хмыкнул. А этот Миша за словом в карман не лез – хоть и оставался исключительно приветлив и вежлив.
– Ну, справедливо, – Женька покачал головой, еще разок оглядев помещение, крытое тепло-золотистой деревянной вагонкой. Косулий череп с рогами, который он ожидал на вывеске у дороги, обнаружился за спиной у бармена и официанта, два в одном, Миши. Там же висело панно с изображением узнаваемого таганайского гребня – выжигание по дереву, и – двустольный дробовик. Кажется, «тулка», но Женька мог и ошибиться.
То ли для колорита, то ли в самом деле – как намек, чтобы никто не пытался бузить.
И, кстати, про охрану парень не соврал – пусть видели они потом, по утру уже, лишь сухощавого, как богомол, интеллигентного деда – командира этакого «вороньего гнезда» у въезда, да второго, молодого, в камуфляже – окликавшего собак. Тоже местных, охранных.
Впечатление как от неожиданного «санатория» не пропало – но сделалось хотя бы чуть более правдоподобным.
Комнаты у «Запятой» располагались в тех самых отдельных домиках – после трапезы пришлось шагнуть сперва в вечерний воздух, синим киселем обступивший со всех сторон пятно света над стоянкой и постройки. На какой-то миг Женьку охватило чувство нереальности, затерянности среди гор – точно весь мир оказался где-то далеко, и лишь тонкая нить дороги все еще могла связать их, остановившихся на зыбком пятачке реальности среди ночного леса, с тем, что обычно в разговорах обозначалось как «цивилизация».
Такого острого чувства затерянности у Жени не было даже среди таганайской грозы – там он какой-то частью своего я ощущал себя частью леса, гор, грозы и огромного, пусть и таинственного мира вокруг. А здесь… он не мог объяснить, что это за мысль – но она была похожа на панический всплеск тревоги сидящего в берестяной лодчонке, подхваченной буйной речной волной во время расходящейся непогоды.
Кажется, не его одного посетило такое чувство – потому что Грегори, шумно вдохнув, сумрачно пошутил:
– Надеюсь, поутру мы не проснемся в каком-нибудь ворохе травы и веток за лесным пригорком, а? Были бы где-нибудь под Челябинском, пошутил бы про «хозяина болот» и ночевку в омуте – там болот на каждом шагу, а тут даже и сказать-то что не знаю! И вроде бродячих огоньков никаких нету, а все равно…
– Тьфу ты, – Козлов недовольно покосился на товарища. – Шутничок! И потом, какие же под Челябинском тебе болота – там ведь озера!
– Озера? Лягушатники через раз. Болота и есть болота, – хмыкнул Ричмонд. Потом покачал головой и добавил: – Ну, деньги они взяли самые обыкновенные, так что, может, и обойдется. Лешим и болотникам деньги вроде как ни к чему, а?
И Грег с усмешкой коротко пожал плечами. Женька наконец тоже улыбнулся. Своеобразный юмор все-таки у американца был, надо сказать, но он развеял тоскливое напряжение – и Женька наконец понял: он эту же самую мысль, про то, что приветливый постоялый дворик окажется вдруг, как в низкопробном фильме-ужастике, засадой каких-то неведомых сил, совершенно на полном серьезе крутил в голове весь ужин.
Ну а раз уж Грег над этим потешается – то, пожалуй, идея приобретает оттенок явственной бредовости.
– Нервы ни к черту, – пожаловался Женька.
– Башку помой как следует. Лучше всего – водой попрохладнее, – совершенно серьезно посоветовал Грегори. Дельная, надо сказать, была мысль.
Сам он, надо сказать, тоже так же и поступил – и теперь, взъерошенный, с мокрыми волосами, но нацепивший свежую, пусть и чертовски мятую, футболку, задумчиво листал попеременно какие-то странички интернета, свою записную и потертый тускло-зеленый увесистый том, на обложке которого Женька разглядел только одно слово – «Кодификатор». Точнее, это был кодификатор чего-то там, длинная фраза явно чего-то очень наукообразного – но, полускрытую рукой читающего, ее было сложновато схватить взглядом всю.
