– Орлейт, – рокочет он с удивительной теплотой в голосе.
Если такой услышать, можно подумать, что говорит полнейший тюфяк.
– Джаскен, – склоняю я голову в знак приветствия. – Прекрасный день для прогулки.
Кустистая бровь вскидывается чуть ли не к линии рыжеватых волос.
– Не сомневаюсь. Как-то ты скоро вернулась.
Вот сейчас обидно.
– Твой осуждающий тон мне неприятен. С тех пор как я была здесь в последний раз, прошло целых два дня. – Пожимаю плечами. – Так вот, у меня тут, – билетик, – кое-кто. Я нашла ее в Перепутье.
Клянусь, он приподнял уголок рта. Но сказать наверняка трудно, из-за поросли цвета ржавчины, которая закрывает половину его лица.
– Где?
Закатываю глаза и подталкиваю девочку вперед. Она пялится в пол, сцепив пальчики.
Джаскен опускает медовые глаза, потом ныряет головой за дверь.
– Вестеле!
Съеживаюсь.
Легкие у Джаскена ого-го.
В проеме, ковыляя, показывается вертлявая женщина – лицо осунулось, щеки красные, жесткие волосы собраны в такой тугой пучок, что почти разгладились годы, запечатленные вокруг бледно-голубых глаз.
– Аника! Кваты проклятые, где ты шлялась?!
Голос бьет по ушам, но больше всего жалит взгляд – две ледяные булавки, что вонзаются в меня и малышку.
Она тащит Анику за двери, и, прежде чем скрыться из виду, бедняжка едва успевает глянуть на меня через плечо.
Пытаюсь шмыгнуть следом, но путь и обзор мне преграждает Джаскен – гигант, непроницаемая стена. Судя по тому, как округлились его щеки, где-то под жесткой порослью он усмехается.
Стерла бы ухмылку с грубоватой рожи, если б он не был таким, чтоб его, высоченным.
Хмуро упираюсь кулаками в бедра.
– Ты относишься к работе слишком серьезно.
– Ты это уже не раз говорила. – Он склоняет голову: – Орлейт.
Со вздохом роняю потяжелевшие руки вдоль тела и возвращаю жест.
– Джаскен.
Так начинается мое позорное отступление.
Не первое и сомневаюсь, что последнее.
Замок Нуар кишит секретами, и большинство их не мои. Они принадлежат Рордину или его древним предкам, о которых никто никогда не заговаривает.
Однако этот – мой.
Дверь стара, дерево все поистерлось, и замок заржавел в подтверждение этого. Когда я впервые наткнулась на это место десять лет назад, последний отчаянно сопротивлялся моей шпильке и решимости столь крепкой, что я аж зубами скрежетала.
Вытаскиваю из скобы горящий факел, приоткрываю дверь. Оттуда изливается тьма, она будто воет, заставляя пламя мерцать, когда я вглядываюсь в зев мрачного прохода.
Шепот.
Во всем старинном замке это место почему-то кажется еще древней. Словно пол там изнашивали десятилетия шагов, пока дверь не заперли и не позабыли к ней проход.
А потом появилась я.
Ступаю в коридор и пылающим маяком зажигаю первый факел на пути, освещая часть моего шедевра.
Коридор уходит глубже в мрачное нутро замка, но я не знаю насколько. Чем дальше забираешься, тем сильнее давит темнота.
Тем холодней она становится.
Мне еще только предстоит добраться до ее конца.
Прохожу пятнадцать шагов по широкому коридору, затем зажигаю второй факел, оживляя светом стену слева и очередную часть своей мозаики.
На эту фреску ушла добрая часть тех десяти лет, камень за камнем, каждый – произведение искусства. Маленькие, рассказанные шепотом истории, что я на них нарисовала, складываются воедино в большие всепоглощающие картины, на которые я часто стараюсь закрывать глаза.
Иду дальше и зажигаю больше факелов, но становится так холодно, что пятый едва ли дает достаточно света для работы. Я останавливаюсь на краю пропасти между светом и тенью, глядя в океан черноты, который, кажется, способен поглотить меня без остатка.
