Изобразив вполне правдоподобные душевные стенания, мисс Говард неожиданно встала на ноги, прикрывая нижнюю часть лица ладонью, и отвернусь. В звенящей тишине раздался женский всхлип.
– Какой позор. Неслыханная низость, обидеть столь благородного человека…
Байрон, наблюдая за представлением, вальяжно откинулся на спинку стула. Не добившись от мужчины ответных реплик, Амелия вновь посмотрела на него, трагично шмыгнула носом и, вернувшись к столу, опёрлась на него ладонями.
– Если бы я только знала… – прощебетала она, на что судья почти по-отцовски улыбнулся.
– Боюсь, что ваша осведомлённость, мисс Говард, никак не повлияла бы на положение дел.
– Отнюдь, – хлопая ресницами, встрепенулась девушка. – Понимаете, горестно говорить такое про родного отца, но мистер Говард не в себе. После смерти матери его рассудок помутился. Я долгие годы скрывала правду, дабы сохранить доброе имя своей семьи. И знай я, что он планирует занять у вас средства, непременно бы воспрепятствовала.
– Хм… – судья задумчиво почесал подбородок, а затем вновь указал Амелии на кресло, леди послушно в него опустилась. – Когда я передавал вашему отцу деньги, он не выглядел сумасшедшим. Потрёпанным, разбитым – да, но при здравом уме.
– Со всем уважением, я вынуждена заверить, что вы ошиблись. Отец весьма быстро приспособился к своему недугу, порой мне и самой не разглядеть его безумия. Но, к огромной печали, правда такова.
– Прискорбно… – понизив голос, тягостно вздохнул мужчина.
Питер Байрон уже более десяти лет был верховным лондонским судьёй. На пост его назначила сама королева Виктория по рекомендации членов судебной комиссии, выдвинувшей кандидатуру Байрона единогласно. Богоугодный человек. Благочестивый супруг, ныне вдовец. Отец, воспитавший сына, которым по праву мог гордиться, ведь тот пошёл по стопам родителя, встав на сторону закона и правосудия. Сего господина уважали, боялись, перед ним благоговели. Но, в данный момент, рассматривая испещрённое морщинами лицо, Амелия ощущала удушливое замешательство. Что-то было не так, взгляд судьи был чрезмерно пристальным, он смотрел на неё так, словно примерялся…
– Так зачем вы пришли, Амелия? Просить об отсрочке? – мужчина вышел из-за стола и неспешно прошёлся по комнате, останавливаясь где-то позади Говард.
– Да, если Ваша Светлость сможет найти в своём сердце толику сострадания. Я не отказываюсь от долга, но мне нужно время.
Половицы вновь заскрипели под тяжестью веса мужчины. Обернуться Амелия не решилась, понимая – сия партия безнадёжно проиграна. Судья раскусил её, смог прочесть. А может быть, дело было в другом?
– Вы же знаете, мы все любили вашу мать. Она была потрясающей женщиной. Мне и самому довелось пережить супругу, я понимаю, как нелегко пришлось Джорджу, – Байрон прочистил горло, подходя ближе, положив на плечи девушки истерзанные временем руки. – Я бы мог простить вашему отцу всю сумму разом и уберечь его от позора…
Амелия напряглась, распрямив спину, – слишком щедрым было предложение. Она никогда не верила в добросердечность и бескорыстие, тем паче в высшем свете.
Прикосновения судьи были неприятны, но леди находилась не в том положении, дабы перечить, поэтому продолжала смиренно сидеть, несмотря на острое желание отстраниться.
– Но?.. – улавливая в словах мужчины недосказанность, спросила она.
Байрон властно сжал пальцы, наклоняясь так низко, что Амелия смогла почувствовать его сиплое дыхание на своей шее.
