адресу телеграмму, в которой извещал меня, что с Ι/ΙΙ я освобождаюсь от работы в связи с возвращением из армии старого работника, занимавшего до мобилизации мою должность. Работник этот действительно вернулся, имеет степень и звание, но он вернулся еще тогда, когда я был в Калинине. На мой вопрос Розуму, почему понадобилось так спешно меня увольнять, он ничего путного не мог ответить и промямлил, что я должен быть очень доволен тем, что мне выпадает случай работать в Москве. Я так и не установил истинной причины всего этого происшествия, но по косвенным данным полагаю иностороннее вмешательство. Мне ничего не оставалось как подать заявление с просьбой об освобождении. После этого я немедленно выехал в Москву, чтобы закончить дело с пропиской и получить работу. (Нечего и говорить, что весь этот инцидент, а особенно его источник вызвал и вызывает у меня огромное беспокойство.) Старков
120 был болен несколько дней, и я тогда обратился непосредственно к «Тинторетто»
121, как ты его называешь, ибо мои бумаги, по заявлению Старкова, хранились у «Тинторетто» и не были выданы мне потому, что «Тинторетто» болел. Мой непосредственный звонок кончился тем, что я узнал от Титаренко, что вопрос о моей прописке даже еще не подымался. Т. о. разговор Старкова со мной и с тобой оказался безответственной болтовней. Я проявил выдержку и не показал вида Старкову, что знаю, что бумаги просто лежат у Тинтор. и никакой резолюции на них нет. Я дождался выздоровления Старкова и просил его завершить дело. Старков обещал и через пару дней сообщил мне, что он и еще какой-то начальник решили избавить меня от моего паспорта и передали мои бумаги в НКВД на предмет снятия судимости. Я убедился, что они действительно это сделали. С тех пор я ежедневно звоню в соответствующее бюро и справляюсь о результатах, но решения все нет и нет. Сам Старков снова болеет и несколько дней не появляется на работе. Таким образом, я оказался между двух стульев и даже хуже. Жизнь воспитала меня в том направлении, что скорее следует готовить себя к худшему, чем уповать на лучшее. В связи с тем, что я безработный с 15/ΙΙ, мне трудно попасть в Ленинград, но надеюсь, что получу командировку из Лекц. бюро и буду в Лен-де в начале марта. Может быть, с 10/III мне удастся получить путевку в один из подмосковных санаториев – здоровье мое очень плохо и санаторий мне жизненно необходим, в буквальном смысле слова.
Вот, родная моя Наталинька, тревожные события, о которых я так медлил тебе писать, но должен был написать, ибо развязки еще не видно, а дольше отмалчиваться нецелесообразно. К этому добавить можно было бы еще несколько неприятных для меня вещей: книгу мою122 Рубинштейн123 не прочитал, за исключением раздела, посвященного Киевской Руси. Прочитанный им раздел кажется ему модернизацией прошлого под настоящее и напоминает ему, как он сказал, концепцию Грекова. Я обратил его внимание на другие части книги. Обещает их прочитать. Рукопись, посланную мной Александрову124 в ЦК, затеряли. Одним словом, град ударов и совершенно бесполезно уклонять от них голову – была бы голова, удар для нее всегда найдется. Я не занимаюсь – деморализован, к тому же Ленинск. биб-ка не дает билета, т. к. я не прописан в Москве. Сегодня ходил в одиночестве по дому Толстого, где мы были с тобой летом, и вспоминал тебя; с радостью восстановил в памяти твою свежую и очень светлую реакцию, когда ты смотрела на халат Л. Н. или платок С. А., как бы нечаянно брошенные хозяевами, только что вышедшими из комнаты, чтобы в нее сейчас же вернуться. Вышел в сад и отломил маленькую веточку, которую тебе привезу…
