Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 - страница 39

«Петрушка» – очень блестящее произведение – с удовольствием прослушала.

Санечек, если когда-нибудь у тебя или у Лили будет возможность зайти в Мосторг – то мне очень нужен 1 метр черного бархата – здесь его не достать – а у меня совершенно нет зимнего хорошего платья – мне просто неудобно. [Пошли тогда с Маничкой.]

Спокойной ночи, любимый!

Родная Наталинька,

целую тебя крепко и очень жду свидания! Надеюсь встречать вместе с тобой Новый год и сейчас форсирую все дела, чтобы иметь возможность получить командировку. Беспокоюсь, что тебе очень тяжело приходится: холодно дома, нет карточек и пр. Напиши мне.

Будь добра, позвони Николаю Алексеевичу Соколову183, которому я послал 17/XI телеграмму с просьбой сделать транскрипцию с кирилло-белозерской рукописи № 21/1098, тех листов, где находятся , кажется лист 244 и 246, но точно не припомню. Скажи ему, что это нужно очень и очень срочно и что я отблагодарю его тем, что пришлю очень скоро интересное сообщение о Лаодикийском послании.

Его телефон: Ж–2–С8–25.

Получила ли ты фототелеграмму?

Целую нежно.

Саня

[Румянц. Музей. отд. рукописей]

19.XI.46.

Родная Наталинька,

[послал тебе несколько слов с Евгеньевой а сейчас с Манечкой.]

У меня ничего нового. Живу по-прежнему и чем дальше, тем больше устаю от этой жизни. Владимир Дмитриевич вначале было горячо реагировал на мое письмо, но в конечном счете все дело свелось к тому, что он рекомендовал мне еще несколько комнат для найма и все. Это очень грустно, и я не знаю, как дальше действовать, т. к. ехать мне из Москвы все-таки некуда. Подожду немного и вынужден буду вновь ставить вопрос и на этот раз остро. Беда все-таки в том, что мне некуда податься.

По мере возможности работаю. Результаты очень интересные. Тот вопрос, над которым я работаю, сам разрешается наилучшим образом. Эксперимент с кормчей Курицына184, о котором я тебе рассказывал, также удается. В первой неделе декабря я сделаю научный доклад, а после этого поставлю вопрос о своей командировке в Ленинград на конец декабря – начало января. Вот коротко о себе.

Очень огорчен, что у тебя такие физические трудности в Ленинграде. В начале декабря пошлю тебе немного денег, чтобы ты могла выбраться из долгов.

Я часто и много думаю о тебе и так много хорошего, что тебе было бы очень тепло, если бы можно было поделиться с тобой моими чувствами.

Крепко целую тебя.

Твой Саня

25.ΧΙ.46 г.

11.I.1947 г.

Родная Наталинька,

миновала первая неделя нашей очередной разлуки. Хотя ты и отметила последние часы моего пребывания в Ленинграде приготовлением к серьезным занятиям и оккупировала весь свой домик биохимической литературой, все же я думаю, мы вяжем с двух концов одну и ту же нить тоски и разделяем одно и то же состояние ожидания и грусти.

Владимир Дмитриевич с 5‐го января в Риге. Он очень сердился по поводу моего опоздания и чуть ли не собирался объявить мне выговор по приказу. Мне понятна психологически эта реакция. Именно в силу своего расположения ко мне ему понадобилось в глазах нашего коллектива провести борозду между «личным» и «деловым». Но все же дело в масштабах. Что хорошо в большом, то смехотворно в малом. В конечном счете все обошлось. Уезжая, он мне напоминал несколько раз, чтобы я не забыл написать тебе его привет, что я и делаю, а также привет от Анны Семеновны, [что можно было бы и забыть без всякого ущерба.] Хлопот у меня сейчас изрядно, хотя и меньше, чем я думал это, будучи в Ленинграде. Жилищных вопросов пока не касаюсь. Возьмусь за них с 25.I, когда вернется В. Д. и займусь ими тогда исключительно. Я говорил с Шабадом, и он уже в этот свой приезд побеседует с Серебровым по поводу твоей длительной командировки в Москву, не обусловливая пока сколько-нибудь точно времени, когда она начнется. Если академическая комната будет нескоро, то я все же сниму в Москве другую комнату, пусть за 600–700 руб., но это даст нам возможность скорее быть вместе. В конце концов может ли этот материальный вопрос лишать нас друг друга. Я склонен поступить именно так, как тебе об этом пишу.