Владимир стал испытывать к Мешко какое-то внутреннее расположение, узнав, что у того предок Пяст был выходцем из народа. Владимиру не раз доводилось ловить на себе косые взгляды киевских бояр, которые недовольно перешептывались между собой, сетуя на то, что всем им приходится кланяться сидящему на троне сыну рабыни. Грубоватое добродушие Мешко было по душе Владимиру, как и его намеки на то, что им двоим нужно держаться друг за друга.
«В моем крае хватает удельных князьков, которые точат нож на меня, не говоря уже про мазовшан, у которых одно на уме – не ходить в воле князей Пястовичей, – в пылу откровенности говорил Мешко Владимиру. – У тебя, брат мой, тоже не все ладно в отношениях с киевской знатью. По матери ты – робочич, это коробит кое-кого из бояр твоих. Опасайся не чужаков, княже Владимир, но тех, кто стоит возле твоего трона. Чужеземцы будут нападать на тебя открыто, а недруги среди своих всегда будут стараться бить в спину и наповал! Ты пришел мне на выручку ныне, я тебе за это благодарен, брат мой. Коль тебя беда постигнет, смело обращайся ко мне за помощью».
Мешко не стал скрывать от Владимира того, что и он истребил всех своих сводных братьев, рожденных его отцу от побочных жен. Князь Земомысл очень горевал, что его старший сын родился слепым. По этой причине Земомысл помимо матери Мешко, у которой больше не было детей, имел еще две жены. От этих двух женщин у Земомысла было два сына и две дочери.
Одна из сводных сестер Мешко, по имени Малгоржата, являлась супругой познаньского князя Собеслава.
Князь Собеслав был примерно одних лет с Мешко, но в отличие от него он не выглядел обрюзгшим и растолстевшим. Хотя в темно-русой короткой бороде Собеслава уже серебрилась седина, физически он был еще статен и крепок. Собеслав на целую голову был выше Мешко, который отнюдь не выглядел малорослым.
Малгоржате было чуть больше сорока лет, это была невысокая красивая женщина, светловолосая и белокожая, фигуру которой нисколько не портила приятная для мужского глаза полнота.
Владимир сразу обратил внимание, что приезду Мешко явно не обрадовались ни Малгоржата, ни ее супруг. Хотя оба радушно приветствовали Мешко, однако натянутые улыбки выдавали их внутреннее напряжение.
Мешко с самодовольным видом похлопывал по плечу Владимира, всячески выказывая Малгоржате и ее мужу, что у него с киевским князем мир и дружба. По лицу Собеслава было видно, что он несказанно удивлен тем, что распря между Мешко и русами завершилась столь непредсказуемым образом.
– Собирая полки у города Ленчица, я так и не дождался прихода твоей дружины, брат, – молвил Мешко, обращаясь к Собеславу. – Я все ломал голову, что с тобой стряслось, здоров ли ты, жив ли? Теперь вижу, брат, что ты в полном здравии, и у меня отлегло от сердца. Почто же ты не пришел на мой зов?
Разговор происходил за пиршественным столом, накрытым Собеславом и его супругой для Мешко и Владимира. На этом застолье присутствовали и приближенные Собеслава, а также старшие дружинники польского и киевского князей.
Отвечая на вопросы Мешко, Собеслав старался не смотреть ему в глаза.
– Я ожидаю приезда послов из Мейсена, которые должны привезти на смотрины дочь маркграфа Эккарда, – сказал Собеслав, глядя то в свою чашу, то на сидящую напротив жену, словно ожидая от нее поддержки. – Потому-то, брат, я не выступил в поход, ведь помолвка – дело весьма важное и щекотливое. Маркграф Эккард человек заносчивый, не приведи Господи прогневить его хоть в чем-нибудь.
