Крушение империи. Записки председателя Государственной думы - страница 10

«В избрании князя Львова для занятия должности министра-председателя и в отстранении Родзянко, – пишет в своих воспоминаниях В.Д. Набоков, – деятельную роль сыграл Милюков, и мне пришлось впоследствии слышать от Павла Николаевича, что он нередко ставит себе мучительный вопрос: не было бы лучше, если бы Львова оставили в покое, а поставили Родзянко, человека, во всяком случае, способного действовать решительно и смело, имеющего свое мнение и умеющего на нем настаивать».

Как при царе Маклаков, Воейков, Вырубова, Распутин и другие больше всего клеветали на Родзянко, так и после переворота агитация из среды рабочих и солдатских депутатов была устремлена не против кого-то другого, а против Родзянко. Первый председатель Совета рабочих депутатов Чхеидзе не стеснялся в Таврическом дворце возбуждать солдат против Родзянко, а в это же время на фабриках, в казармах и на улицах усиленно распускали слухи, что «Родзянко владеет такими огромными землями, которые превосходят территорию Датского королевства».

Агитация эта имела своей целью скомпрометировать в глазах народа и устранить с политической арены одного из наиболее популярных деятелей того времени, человека, стремившегося предотвратить развал России.

Понимая всю шаткость и ненормальность Временного правительства, поставленного в положение непогрешимой и несменяемой власти, М.В. доказывал необходимость создания Верховного совета, избранного из среды народных представителей. Если бы эта мысль была проведена – явилась бы верховная власть и было бы кому сменять оказавшихся не на месте членов Временного правительства.

После первых же дней революции М.В. оказался почти одиноким: большинство депутатов либо прекратило посещать Таврический дворец, либо вовсе бежало из столицы. Глава правительства, которому М.В. доказывал всю пагубность его распоряжения об отмене всей администрации на местах, уже не считался с думским комитетом, а комитет этот не только возглавлялся, но и представлялся чуть ли не единолично одним Родзянко. У него осталась только моральная власть, в то время как юридическая принадлежала правительству князя Львова, а фактическая – уже Совету рабочих и солдатских депутатов.

Открыто объявить о том, что Дума отошла в прошлое и что ни у Думы, ни у ее председателя больше нет власти, – значило бы похоронить идею народного представительства и с головою выдать членов Думы, обеляя себя самого. Этого по своему характеру М.В. сделать не мог. Кроме того, предвидя неминуемый крах Временного правительства, он считал нужным сохранить идею Думы (о чем не раз говорил), надеясь, что она может еще сослужить службу.

Позже, в деникинские дни, он пытался воскресить эту идею и созвать Думу в Екатеринодаре, но его не поддержали и не захотели слушать.

Еще до революции 1905 года М.В. было ясно, что тогдашнее государственное устройство России отжило свое время: еще в январе 1905 года в Дворянском собрании в Екатеринославе М.В. проводил мысль, что дворянство «на основании статьи 65 Положения о дворянстве» обязано довести до государя сведения о тех настроениях, которые неразрывно связаны с неудачами нашего оружия в Маньчжурии.

Он предлагал «повергнуть к стопам его величества верноподданнейшие чувства дворянства с указанием, что существующее положение о Государственном совете является устарелым и что в Совет следует влить свежие силы из выбранных от дворянских обществ и земских собраний». Это крайне скромное пожелание было тогда признано екатеринославским дворянством слишком радикальным. Перед революцией те же дворяне через Родзянко просили об ответственном министерстве…