Крушение России. 1917 - страница 40

«С этого момента жизнь матери превратилась в мучительную агонию, – подтверждал ежедневно находившийся в семье Жильяр. – Она знала, что это за страшная болезнь: от нее умерли ее дядя, один из братьев и двое племянников. С детства она слышала об этой ужасной болезни, против которой люди бессильны… Когда несчастная мать поняла, что люди бессильны ей помочь, она обратилась к Богу. Только он мог сотворить чудо!»[189] Но милость Господа еще надо было заслужить. Надо было вести образ жизни, угодный Богу, и избегать мирской суеты. Николай все больше времени старался проводить в семье, избегая развлечений и удовольствий. Александра, и раньше не любившая торжественные церемонии, после рождения сына их просто возненавидела. Царская семья стала жить очень уединенно, в непарадном Александровском дворце Царского Села, сведя к минимуму демонстрации роскоши и величия императорского двора. Были прекращены грандиозные царские балы.

Английский посол Джордж Бьюкенен, замечал, что царская семья выезжала в Петербург «только в тех случаях, когда государственные дела или религиозные церемонии требовали их присутствия. Двор также не принимал участия в светской жизни столицы, и пышные балы, которыми славился Зимний дворец, отошли в область предания». Зимний открывали для приемов только на новый год и крещенское водосвятие, но и в этом случае, по авторитетному мнению Бьюкенена, подаваемый обед «ни по внешности, ни с гастрономической точки зрения нельзя сравнить с банкетами в Букингемском дворце»[190]. А уж тем более с балами времен Александра III. А что это все означало? Для огромного количества людей, представлявших высшую элиту Российской империи, жизнь просто потеряла смысл! Ведь традиционно жизнь аристократического Петербурга проходила от одного крупного торжества, когда можно было и на царя посмотреть, и себя показать, до другого. И это вдруг кончилось. Последний костюмированный бал в Российской империи состоялся в 1903 году. Такого не прощают.

Обвинения посыпались, в первую очередь, на Александру Федоровну. «Злоязыкий и беспощадный аристократический свет скорее бы простил ей адюльтер, чем пренебрежение к себе, – замечал Александр Боханов. – Он платил ей фабрикацией слухов и сплетен, к чему постепенно подключились и либеральные круги, где критические суждения, а потом и осуждения Романовых, и в первую очередь Александры Федоровны, сделались как бы “хорошим тоном”»[191]. Обратим внимание на то, что все это происходило еще до появления в столице Григория Распутина, о котором речь пойдет ниже.

По салонам и министерским кабинетам начали раздаваться возмущенные голоса о том, что Александра Федоровна «монополизирует» царя, воздействует на его умонастроение. Некоторые основания для разговоров были. Как справедливо замечал американский биограф венценосной семьи Роберт Масси, императрица «была обеспокоена тем, что ее мягкому мужу, которого она любила за его доброту и обаяние, не достает монаршего величия», и пыталась восполнить недостаток его решимости[192]. В политических кругах ее стали считать реакционеркой, сторонницей «закручивания гаек», которая держала Николая под своим контролем. «Императрица была бесспорной вдохновительницей принципа сильной, или как принято тогда было выражаться, “крепкой власти”, и в ней находил Император как бы обоснование и оправдание своих собственных взглядов…»