О том, что сердце болит и душа страдает, Тася вида старалась не подавать: всё так же оставалась заботлива, нежна, приветлива и весела. Марина в силу своего возраста ещё не могла разобраться в психологических тонкостях маминого настроения. Но Татьяна… Молчаливая Татьяна сразу почувствовала неладное. Случайно она увидела, как мать, затевая стирку в ванной комнате, вытирала слёзы рубашкой мужа. Заметила Татьяна перемены и в Викторе: он стал менее словоохотлив, часто сидел задумавшись и не слышал вопросов дочери, задерживался после работы.
На работе Тася тайком выглядывала в обеденный зал и наблюдала за мужем, который теперь часто появлялся с той девушкой.
Тасины коллеги за много лет совместной работы стали очень дружны. Радость, горе они переживали всем коллективом:
– Что ты нюни распускаешь? Борись за мужа!
– Тась, ты же не Алла Пугачёва, чтобы самой бросать такого мужчину.
– Да, силы неравные. Хоть ты и «ягодка опять», да больно уж зрелая. Ей двадцать шесть, ему – тридцать три – возраст Христа. А значит, как говорят, всё по плечу.
– Любовь настигла твоего Виктора Петровича. А это штука серьёзная. Придётся другой его отдать.
– Да я же волнуюсь, куда он к ней пойдёт? В общежитие? – вытирая влажные глаза белоснежным фартуком, наконец, сказала своё слово Тася.
– Таисия, ты святая! Как же! В общежитие! Говорят, что ей, как молодому специалисту, директор завода однокомнатную квартиру выделяет…
Прошло ещё три месяца Тасиных пыток. В один из декабрьских вечеров, после ужина, когда дети ушли в свою комнату, а Тася мыла посуду, Виктор задержался на кухне. Спиной она почувствовала его взгляд.
– Тася, – сказал Виктор и запнулся.
«Вот «оно», – мелькнула мысль у женщины. Она повернулась к мужу, их взгляды встретились. Он покраснел, проглотил слюну, не в силах произнести больше ни слова.
– Не надо, Виктор. Я всё знаю. Она получила квартиру? – Виктор покивал молча головой и опустил глаза.
Тася вытерла кухонным полотенцем мокрые руки и спокойно произнесла:
– Пойду, соберу твои вещи.
Она аккуратно складывала его нижнее бельё, что поновее, рубашки, свитера в недавно купленную ею спортивную сумку. Виктор сидел тут же рядом на стуле у шифоньера, не зная, что говорить и что делать.
– Не дрейфь, – сказала Тася, подавая Виктору собранные вещи. – Детям я всё объясню сама. Спасибо за десять счастливых лет, которые ты мне подарил. Будь счастлив.
– Прости меня, пожалуйста, если сможешь…
Тася была сильной, ловкой, стремительной, смелой и красивой, пока был рядом любимый мужчина. Теперь же она жила будто во сне: никакого интереса к домашнему хозяйству; ей не хотелось больше смотреться в зеркало; если раньше её рыжинки светились, будто маленькие солнышки, то теперь кожа на лице просто потемнела. Таисия понимала, что нужно держаться, и на работе ещё как-то бодрилась. Но, придя домой, она ложилась на диван и тупо смотрела в потолок.
Татьяна взяла на себя все хлопоты по дому. Вместе с Мариной они выманивали её на кухню, чтобы накормить ужином. Мать молча глядела на дочерей и думала о своём: «Танюша, такая же непривлекательная и неуклюжая, как и я. Навряд ли ей светит женское счастье: уж скоро двадцать два, а ни один парень не обратил на неё внимания. Да ещё эта хромота… Слава Богу, сердце у неё золотое.
Марина растёт красавицей: вся в папу и лицом, и стройной фигурой». Таисия задержала взгляд на младшей дочери и отвернулась: ей больно было смотреть на неё.
