Женщина устало опустилась на скамью на кухне, отвела глаза. Что она могла ответить? Что нет силы, способной противостоять воле правящего князя, хотя боги и недовольны им последнее время? Что его посланники могут с легкостью сжечь дом, постройки, перебить мужчин и надругаться над женщинами, если попытаться оказать им сопротивление? Вроде бы воины, защищают границы, но кто знает, на что они способны? Сила на их стороне, а честь не всем ведома, и заступиться некому. Никто не станет рисковать своей головой ради соседа. Себя бы уберечь. Что муж ее уже взял деньги, как компенсацию расходов за то, что растили и заботились о племяннице, а на ее слова не обратил внимание?
С тоской смотрела женщина на девушку, так напоминавшую ее сестру, но разве ей по силам было что-то изменить?
Мира молча быстро собрала немногочисленные вещи и вышла на улицу. Коротко простилась с домочадцами и низко поклонилась дому, увидеть который больше она не надеялась, обняла Млату. С трудом проглотив ком в горле, сказала подошедшей тетке:
– Вот так и маму отпустили, и некому было за нее заступиться.
– У меня семья, – нехотя ответила та.
– Я, стало быть, совсем вам чужая, – ответила девушка.
Слезы навернулись на глаза Сильмы. Как живая, стояла перед ней сестра, протягивала руки, умоляла не отдавать ее незнакомому мужчине на потеху, только никто не заступился, не откликнулся.
– Отец, – робко произнесла Сильма, – муж, что же вы стоите столбами?
– Молчи, – ответит седой мужчина, теребя длинную бороду, – не нам тягаться с господами. Молись, чтобы жених после не отказался, а то и нам не к чести будет принять ее.
Женщина подошла к Мире и крепко обняла ее впервые за все годы.
– Прости, дочка! Прости за все! Знала бы, что так выйдет, все по-другому сделала! Прости, если сможешь.
Узел с вещами девушки положили в повозку, запряженную гнедой низкорослой кобылой. Один из воинов помог туда же забраться Мире. Она впервые ехала в такой, будто какая-то госпожа, только не испытывала от этого ни капли радости. Откинув полог, смотрела на дом, родственников, от которых редко слышала доброе слово, но других у нее не было, на селение, в котором родилась и прожила всю свою жизнь, пока оно не скрылось из виду.
Девушка не верила в сказки. Если бы кто-то из родственников отца разыскал ее, разве не приехал бы он сам? Не стал бы расспрашивать о ней, желая убедиться, что не обманулся в ожиданиях? Разве провожали бы ее домочадцы, словно прощались с ней, не надеясь увидеть в живых? Да только никто не удержал, не заступился. Отпустили с воинами князя, не подумав, какой позор одной девушке ехать с посторонними мужчинами. Видно, и правда испугалась тетка за свою семью. Ее можно понять: одним человеком для блага рода несложно пожертвовать. Любой поступил бы так же.
Мира подтянула согнутые в коленях ноги к подбородку, обхватила руками и снова заплакала, как никогда остро ощущая то, что довелось пережить ее матушке в ожидании неизбежного. Плакала тихо, почти беззвучно, пока слез не осталось. Выбилась из сил и заснула тревожным сном, вздрагивая от малейшего шороха или толчка, когда колесо повозки попадало на камень или в выбоину на дороге. Никто не подошел к ней, не разбудил, не позвал на ужин. Она не слышала, как Лагард откинул полог, защищавший от солнца и дождя, с каким вниманием вглядывался в ее лицо в неверном свете факела, как удовлетворенно хмыкнул, убедившись в своих подозрениях. Не почувствовала, как он укрыл ее тем самым плащом, который достался от отца.
