Джона, правда, мало волновала социальная жизнь студентов и академиков, все свои последние три года он провел в постоянном исследовании «идеального мира крыс». То есть исследовании популяции крыс при создании для них приближенного к идеальному искусственного мира. Его первоначальные гипотезы о бесконечной эволюции грызунов и дальнейшем захвате всего мира грызунами разбились вдребезги. Вот уже двенадцатая попытка заканчивалась фатально: животные вымирали не потому, что у них не было воды, еды, воздуха или они вымирали бы от болезней. Нет. Они банально переставали интересоваться жизнью как таковой и переставали размножаться.
– Послушай, Джон, – продолжила Джейн. – Может быть так, что мы… ты что-то не учитываешь в обязательных условиях?
Джейн Айри была студенткой биологического факультета местного исследовательского института биологии и антропологии. Она была двадцати трех лет, очень тонкого, хрупкого телосложения, с мраморно-белой кожей, сквозь которую на лице и запястьях просвечивали голубоватые вены. Ее волосы были настолько светлые, что переход от лба к линии волос был едва уловим, а брови казались несуществующими. Губы, не знавшие помады или даже блеска, казались неестественно яркими, словно припухшими или даже воспаленными, на бледном лице. И только в зарослях абсолютно светлых ресниц скрывались ярко-серые внимательные глаза.
– Может быть, им не хватает того, что не является как бы жизненно необходимым условием для жизни, но представляет из себя безусловный фактор развития жизни как таковой, а? – предположила Джейн.
– Например, чего? – задумчиво произнес Джон.
– Например, музыки…
– Чего? – опешил Джон.
– Ну, например, музыки Вивальди, – Джейн смутилась, – или Моцарта?
– Ты понимаешь, что музыка, как и искусство вообще, является производным, так сказать, побочным продуктом высшей интеллектуальной жизнедеятельности человека и человечества как подвида высших приматов, – глаза Джона округлились, и он плохо скрывал свое удивленное возмущение.
– Да-да, я понимаю, – Джейн отчаянно кивала головой, соглашаясь со словами Джона.
Она смутилась: противоречивые чувства накрыли ее с головой. С одной стороны, она соглашалась с Джоном, что крысы не пишут музыку, а с другой – просто чувствовала, что чего-то в эксперименте не хватает. Внутри самих крыс чего-то не хватает.
– Это надо, чтобы крысы сами начали писать музыку, свою, крысиную музыку, чтобы суметь ею насладиться. Для этого должны быть как внешние условия, такие как свободное время, так и внутренние – потребность к написанию… – Джон остановился, словно сам себя оборвал на полуслове и обернулся. – Джейн, должны быть объективные условия…
– М-да, но у них нет на это условий… видимо. Понимаешь, видимо, нет на это никаких условий.
– То есть?
– И, возможно, нет предпосылок, – Джейн задумалась. – Нет такого толчка для создания чего-то, что было бы важно само по себе, но не имело бы утилитарного смысла.
– Например?
– Ну, Джон, ты понимаешь, музыка… эм-м-м… как ты и сказал – это вид искусства, – Джейн расхаживала вдоль высокой деревянной стенки вольера и рассуждала, размахивая руками, словно сама себе дирижировала. – Понимаешь, Джон, музыка – это такой вид искусства, который не возникает сам по себе. Для этого надо, чтобы одного человека что-то извне толкнуло на внутренние переживания. Ну то есть должно произойти некое событие, которое породило бы в человеке чувства и эмоции, и это, в свою очередь, подтолкнуло бы человека к написанию музыки.
