В комнате напротив ходил из угла в угол целый шкаф. Именно это слово больше всего годилось для характеристики этого человека. На голову у него была надета какая-то диковинка, и он, похоже, внимательно слушал её. Увидев нас, он снял с головы аппаратуру, показал нам на дореволюционный стёртый кожаный диван, на кран, туалетную комнату, на чайный прибор на полке и, не уронив ни одного слова, исчез.
Был третий час ночи. Оставшуюся часть ночи мы провели за крепко заваренным чаем. Под утро немного подремали сидя. Сабир выдвинул мысль о том, что неплохо бы угостить генерала крепким чаем, но я отговорил его от этого, сказав, что выйдет сверхнахально, если «гость» будет угощать хозяина его же добром. Утром в половине девятого нас повели к генералу. Он по-прежнему игнорировал Сабира и обращался только ко мне.
– Кто такой Баршов, товарищ Алиев?
– Баршов – заместитель директора нашего института, – ответил я.
– Он всегда так рано приходит на работу?
– Да. Он отвечает за организационную работу в институте, поэтому приходит пораньше, чтобы к началу работы знать положение дел в лабораториях: кто в чём нуждается и прочее.
– А куда вы собираетесь отправиться отсюда? В институт?
– Нет, нам нужно еще несколько дней побыть в Москве, поработать с литературой.
– Ну что же, с богом, как говорится.
Мы встали, но не успели дойти до двери, как генерал позвал меня.
– Товарищ Алиев.
Я повернулся к нему лицом. Остановился и Сабир.
– Товарищ Алиев, – повторил генерал, – в первый раз вы, выходя в огромный незнакомый город, не сочли нужным взять с собой адрес дома или хотя бы номер телефона квартиры, где вы остановились. При встрече со мной вы даже не могли назвать имя хозяина квартиры. Я правильно говорю?
– Да.
– Так как же это называется, товарищ Алиев?
Я молчал.
– Во второй раз, зайдя в ресторан, где вам приходилось бывать неоднократно, вы не смогли заметить и правильно оценить произошедшие там изменения, вплоть до обслуживающего персонала. Вас даже не насторожило то, что в ресторане нет ни одного советского человека и все, с кем вы общались, являются иностранцами и разговаривают на чужом языке. Я правильно говорю?
– Да.
– Ну а как это называется, товарищ Алиев?
Я продолжал молчать.
– Это называется безалаберность, наивность, простота. Вот как все это называется. Так я говорю?
Я молчал.
– А слышал ты такую поговорку, что простота хуже воровства, а? Я тебя спрашиваю, товарищ Алиев, слыхал такое? Молчишь? Ну что же, воля ваша. Но знай: если ты ещё раз попадёшь сюда, я тебя накажу, даже если ты ни в чём не виноват. Независимо от этого накажу. За простоту твою накажу. Вы хорошо поняли меня?
– Да, хорошо.
– Ну тогда ни пуха ни пера, товарищ Алиев.
– К чёрту! – крикнул я в ответ и вылетел из комнаты.
Догнав меня на улице, Сабир сказал:
– Вот где ты, оказывается, был в тот раз, когда мы все искали тебя. А говорил, что к милиционеру какому-то подошёл на улице. Ничего себе милиционер в генеральском звании.
– А кто искал-то? Ты да Вера?
– Ну допустим. А что ты хотел, чтобы народный артист СССР тоже забегала по улицам в поисках твоей персоны?
Я ничего не ответил.
– А что за жидовская фамилия, которую генерал спрашивал у тебя?
– Кейсерман, что ли?
– Да.
– Разве ты никогда не слышал такую фамилию?
– Конечно, нет, – удивлённо ответил Сабир.
– Ты давно окончил институт? – спросил я у него.
– Давно, а что?
– Видимо, когда ты учился, его не было, но огневую подготовку в институте нам преподавал подполковник Кейсерман. Ребята между собой называли его Кей Сулейманом, приравнивая его к пророку Сулейману из Курана, прототипа Соломона из Библии. Он был очень толковым и требовательным преподавателем, впрочем знал и азербайджанский язык.
