– Почему?
– Видишь ли, твой дед, покойный Мухтар-бек, был крупным помещиком. Вот эта деревня, где мы живём, и несколько близлежащих деревень, были его собственностью. Фундамент колхозов при коллективизации составили его поголовье скота, люди и земли, бывшие в его подчинении. Он был очень богатым человеком, получил в молодости военное образование и служил при царе каким-то большим военачальником. При всём том он был очень прогрессивным и мягкодушным человеком. Он помогал всем, финансировал детские приюты, причём не только в Азербайджане, но и в России. На его стипендии училось большинство интеллигентов, ставших потом народными комиссарами. На его деньги и с его поручительствами многие из двадцати шести бакинских комиссаров, и даже сам Сталин, несколько раз были освобождены из Баиловской тюрьмы. Вот почему после установления советской власти его не трогали. Высылали, сажали и расстреливали даже несравненно более мелких помещиков, но твоего деда не трогали. Ему была назначена правительственная пенсия, и он умер своей смертью в тридцатые годы. Но как бы там ни было, помещик оставался помещиком, и, узнав о происхождении твоего отца, руководители высших учебных заведений не хотели рисковать и отказывались принимать его в институты. Но как я уже сказал, пусть с трудом, но всё же он добился справедливости, окончил институт, стал всеми уважаемым специалистом. Это он всех нас сделал грамотными. Он убеждал, а где надо и заставлял нас учиться. Родители наши все были кочевниками, им нужны были наши руки, а не учёба. Но отец твой ходил по домам, объяснял им, что время чабанов заканчивается, надо, чтобы дети учились, становились специалистами, а если кто упорствовал – грозил сельсоветом и другими правоохранительными органами. И люди боялись, не мешали нам ходить в школы, которые открылись по его же инициативе во всех деревнях, даже на отдалённых фермах. Всё это мы помним, помним и не можем ничем помочь, когда по иронии судьбы помощь в учёбе нужна его родному сыну. Такие вот пироги, дорогой мой. Неужели ты, Чингиз, ничего не понимаешь из того, что мы, учителя, рассказываем в классе?
Я молчал.
– Мы ведь, сынок, – продолжал он, – не только учителя. Мы взрослые люди, у нас семья, дети, кое-что видели в жизни, достаточно понимаем в ней. Я вижу, что ты очень внимательно слушаешь уроки, чересчур внимательно. Ты понимаешь? Не может быть, чтобы ученик так напряжённо слушал предмет, в котором совсем ничего не понимает. Я правильно говорю?
Я молчал.
– Ну вот возьмём сегодняшний день. Ты хоть что-нибудь понял из того, что я объяснял сегодня на уроке? Ну, скажем, о чём я говорил?
– Вы объясняли решение математических уравнений.
– Совершенно верно. Ты можешь что-нибудь рассказать об этих решениях?
Я подошёл к доске и, насколько позволял мне мой рост, как можно выше написал на ней пример, с помощью которого сегодня утром он объяснял нам урок. Затем я решил это уравнение буквально теми словами, что говорил нам учитель. У него был вид человека, которого только что заставили проглотить дюжину ядовитых змей. После долгого молчания он задал мне несколько вопросов по правилам решения подобных уравнений, на которые я не смог ответить.
– Значит, ты только запоминаешь их, не понимая смысл? – то ли спрашивал он меня, то ли отвечал сам себе.
После некоторых раздумий он спросил:
– Ты помнишь, что я рассказывал вчера по геометрии?
