– А говоришь, ничего не помнишь, – в голосе Коли послышались подозрительные нотки.
– Лучше бы я помнил не это, а что-нибудь о себе, – ответил с грустью Мч. – Я и милиционера дядю Степу помню, вот только не знаю, где и когда конкретно читал Маяковского и Михалкова. Догадываюсь, что в школе, а в какой, не помню. Я себя открываю, как и мир, в котором оказался. На своей шкуре я успел испытать жестокость людей и в то же время был согрет их добротой. И вашей, в том числе. О себе я точно знаю, что не могу грабить, воровать и просить милостыню, скорее умру. Поэтому и буду цепляться за вас до последней минуты. Если, как Катя сказала, меня объявят в розыск и покажут по телевизору, без вас меня схватят в первый же день.
– Знаешь, как они тебя там описали? – спросила Катя. – Как в романе. Высокий кудрявый блондин с голубыми глазами в сером свитере и синих джинсах.
– Представляю, сколько человек они схватят с таким описанием, – усмехнулся Коля и спросил у Мч: – Он действительно был похож на тебя? Или все дело в твоих кудрях, которые сейчас не носят, и поэтому все в первую очередь пялятся на них? Если он твоей комплекции, то спокойно мог быть в твоем парике.
– Насчет того, очень ли он похож на меня, не могу сказать определенно, так как видел себя всего один раз мельком в зеркале. Любе было интересно, узнаю я себя или нет. – Он спохватился и незаметно глянул на Катю. Она сидела, закрыв глаза, и ему захотелось извиниться, но он решил не заострять на этом ее внимание. – О том, что он похож на меня, я подумал, когда он уже уехал. Возможно, Коля, ты прав, и все дело в моих волосах. Именно они могли натолкнуть меня на мысль, что я его где-то видел, а видел я до него только Федора Николаевича и себя. Тот, кто подбирал для него парик, хорошо меня знал.
– Не понял, ты, что себя в зеркале не узнал? – удивился Коля.
– Узнают, когда помнят. Это было ни с чем несравнимое и страшное чувство. Я ведь мог оказаться каким угодно.
– Ты себе понравился? – поинтересовалась Катя, больно напомнив Мч Любу.
– Этот же вопрос мне задала твоя мама, но папа не дал мне ответить. Сказал, что я должен принять себя таким, каков есть. – Мч улыбнулся, вспомнив сказанное при этом лесником. – Да я и ответить тогда не мог, потому что мог сравнить себя только с твоим отцом. – А сейчас я могу ответить. По сравнению с милиционерами я выгляжу не хуже, а вот в сравнении с Колей мог бы быть красивее.
Осветив салон машины ослепительно белой улыбкой, Коля заметил самодовольно:
– Сравниваться со мной – дохлый, ёклмн, номер. Меня даже хотели в кремлевскую охрану направить, но по росту не подошел. Но я все-таки не представляю, как это ничего не помнить. Бывает, спьяну не помнишь, что было вчера, но поднатужишься и вспомнишь, сколько выпил и кого трахал.
– Коля, не хами, – сказала Катя. – Трахальщик мне еще нашелся.
– Когда я сидел у костра и напрягал до боли в висках память, это походило на то, как если бы смотреть на небо, знать, что там солнце, облака, птицы летают, но ничего этого не видеть. Вот и сейчас я знаю, что у меня есть или были отец и мать, может, есть брат, как ты или сестра, как Катя, возможно, есть жена и дети, знаю, что сам когда-то был ребенком, ходил в школу, где-то работал, но ни о чем об этом не имею представления. Мне было бы легче, если бы я только что родился, пусть даже в этом возрасте. Федор Николаевич определил, что я не из рабочих, жил, скорее всего, в деревне, раз умею пилить и колоть дрова. Он разрешил мне выстрелить их ружья и сказал, что я служил в армии, раз умею хорошо стрелять. В милиции я узнал, что еще неплохо дерусь. Если бы не маленькая камера, они бы меня не уложили.
