Возможно, в будущем это смущение будет развеяно ветром новых нравов, и г-н Монро уже знал об этом.
Я помню, что однажды г-н Монро упомянул будущее в пустяковом нравоучении в сторону приказчика.
Время, сказал он, дарованная нам проекция вечности, разметает глупые сантименты человеческой любви по обочинам прогресса, вы из ничтожного служителя кукольной лавки превратитесь в героического первопроходца, подобного Прометею! Помните это, когда лень и сонливость мешают вам паковать товар так изыскано, как это заведено.
Моя нравственность, страдавшая от раздвоения, требовала компенсации – я захотел выслушать несколько анекдотов, скопившихся у г-на Монро за годы торговли, и какие могли успокоить моё самолюбие, потревоженное опасением, не выглядел ли я в откровенном рассказе неким дикарём, дорвавшимся до такого плода прогресса, проглотить который со вкусом ему не по зубам?
Другими словами, мне хотелось знать о злоключениях постороннего неудачника, на фоне которых мой опыт выглядел бы приличнее, чем он отражался в зеркале мимических реакций г-на Монро.
Откликнувшись на просьбу с готовностью, г-н Монро принялся за рассказ о человеке, полюбившем игру с куклами давно, когда он был ребёнком. Бывший ребёнок своевременно вырос, и пройдя через опыт обыкновенной, общепринятой жизни, нашёл счастье в кукольной лавке, и приказчик, похваляясь собачьим слухом, поддакивал из тёмного угла в нужных местах, и я знал, что скучный рассказ г-на Монро, мерное уханье приказчика, плавающие пятна света в полутёмной лавке, и саднящее чувство тревоги в груди – всё подталкивало к запретному плоду, созревшему за частоколом прикладной антропологии.
Герой смутного рассказа закончил в сумасшедшем доме, и г-н Монро смущаясь щекотливой темы, завершил его судьбу скомканным успокоительным жестом, оставляющем любителя кукол на волю судьбы и медицины.
Удалось ли вам достойно завершить задуманное, спросил г-н Монро с лукавством уютного дядюшки, какой всегда находится под рукой постановщика – происходящее в лавке стало отдавать театром, но ни я, ни необходимый для действия г-н Монро, ни лишний приказчик в углу не выглядели актёрами.
Скорее, в воздухе витал дух антракта, и я теперь думаю, что вопрос г-на Монро как раз и был сигналом к завершению паузы, что говорило о его опытности в самодельных бытовых спектаклях, сильно стеснённых своеволием действующих лиц.
Игра отвела мне второстепенный, но важный сценический номер, что подтверждалось сценографией. Несколько шагов до авансцены перенесли меня через пропасть остаточного смущения, обречённой решительности и болезненного чувства вины – не будем забывать, что занавес, отделяющий меня от общественного осуждения, был отдёрнут г-ном Монро с уверенностью назначенного капельдинера.
Я решил, что ограничусь туманным, мало объясняющим враньём, прячась за соблюдением разговорных приличий, но глаза г-на Монро, глядящие на меня с пронзительным, умоляющим любопытством, пробудили во мне актёрскую фанаберию, какой с лихвой хватило бы на десяток кающихся, и я едва не признался в нечаянной дефлорации.
Спасительный эвфемизм никак не находился, и в конце концов явился перед г-ном Монро в виде неудобоваримого tribulatio5.
Г-н Монро вздрогнул, словно обломок латыни упал ему на ногу, и приказчик в углу, исполнив роль голоса за сценой, уронил на гулкий пол упущенную улику.
Вам придётся выплатить контрибуцию
