Кукум - страница 3

Мы поговорили о том о сем, научившись понимать друг друга без особых усилий. Мне сразу приглянулась его природная обходительность. Томас объяснил мне: в тот день он поднялся по реке Ля Шас, потому что преследовал казарок.

– Любишь казарку?

Я никогда их не ела.

– Мой дядя не ходит на охоту. Он пашет землю. Это ведь хорошо?

Кажется, его это немного смутило.

– На вкус это как цыпленок?

Он пожал плечами, потом добавил:

– Никогда не ел цыпленка.

Мы оба расхохотались.

– Ты живешь в Пуэнт-Блё?

– И да и нет.

Он покачал головой, видно, прикидывая, как ему получше выразить мысль на моем языке.

– В Пуэнт-Блё мы проводим лето. И продаем там шкуры в магазин Гудзонова залива. А мой дом – там.

И он указал рукой на северо-восток.

– Ты живешь в озере?

Я рассмеялась, и он нахмурился. Я испугалась, что обидела его.

– Скверная шутка. Прости.

Эта натянутая струна, чувствовавшаяся за его робостью, волновала меня.

– Наш дом, – снова заговорил он, – на том берегу Пекуаками.

Пекуаками. Я еще никогда не слышала, чтобы так называли озеро Сен-Жан. И сразу же полюбила это имя.

– По ту сторону течет река Перибонка, а в верховьях – озеро с тем же именем. Там непроходимые перевалы, Опасные перевалы, Пасс-Данжерёз. Вот там мой дом.

Томас хоть и запинался, но пробудил в моем воображении целый неведомый мир. И образ этой неудержимо струящейся посреди густого леса реки заворожил меня.

Вечером, за ужином, я спросила дядю, что находится на том берегу озера Сен-Жан.

– Ничего. Нету там ничего. Только леса и мухи.

– А речку Перибонку знаешь?

– Никогда ее не видел. Но говорят, это река большая. Там, в ее верховьях, живут колонисты. Это далеко в тех землях.

– А Опасные перевалы? Про них ты что-нибудь слышал?

Дядя мгновенье поразмыслил, поглаживая седую бороду.

– Нет. Никогда о таком не слыхал.

Когда я легла спать в тот вечер, моя голова была полна картин леса, уходящего вершинами в бесконечность, выше гор, и мне казалось, что до меня доносится рокот грозных водопадов.

На следующий день Томас причалил к берегу и привязал лодку. Неся в правой руке птицу, он поднялся на холм медленной и уверенной походкой. Он никогда не спешил

– Бери, нишк. Ты попробуешь и скажешь, нравится тебе это или нет.

Я вся загордилась. Мне еще никогда не преподносили подарков.

– Спасибо, Томас. Это и вправду любезно с твоей стороны. Тебе не стоило.

Он улыбнулся.

– Нишк в этом году запаздывает. Зима выдалась долгая.

Я рассматривала его черты, овальное лицо с высокими скулами, глаза как две параллельные щелочки, придававшие взгляду напряженность. Пухлая нижняя губа делала рот особенно чувственным. Ростом он был выше меня. Широкие и крепкие плечи. Очень густые черные волосы, кожа гладкая и матовая.

– Ну а ты-то? Ты охотилась?

– Нет. Не знаю, смогла бы я убить животное.

– А мясо любишь?

– Конечно. Знаю. Это глупо получается.

– Я никогда не убиваю ради удовольствия. Всегда чтобы есть.

Он взял в руки казарку и пригладил взъерошенные перья.

– Нишк дает жизнь. Надо брать только то, в чем нуждаемся.

В этой мудрости, высказанной такими простыми словами, проявились доброта и великодушие Томаса.

Когда я вернулась, притащив громадную казарку, тетенька вытаращила глаза.

– Что это у тебя, Анда?

– Курица.

– Где ты это взяла, девочка моя?

– Поймала прямо в полете, руками схватила. Вот так.

И я сделала вид, будто подпрыгиваю, воздев руки к небесам. Тетя бросила на меня строгий взгляд.