– А, ну да, сходство полное, – иронично закивала девушка.
– На Ивана Купалу вся водяная нечисть выходит на берег. Но костры защищают людей. Так что я тебя не боюсь, ты прими к сведению. А если серьезно… Это хорошо, что администрация захотела выделиться. Ну, в смысле, праздник такой устроить. До перестройки все по-тихому праздновали, междусобойчиками. А по-хорошему народ должен помнить свои традиции.
– Их и так помнят. Песен вон сколько пели сегодня, – вспомнила Катя. – Я столько никогда не слышала в одном месте. Прямо народный концерт…
– Эти песни… – Костя вздохнул. Он вдруг разволновался, голос стал требовательным. – Они сейчас просто звуки, понимаешь? Их по пьяни поют, да и все! Еще и шансончиком перемежают. А раньше… Ты когда-нибудь думала, как они возникали? Как рождаются вообще народные песни? Наши, и украинские, и, я не знаю, болгарские, да хоть английские! Я не знаю, что они там растят, как вообще живут сельские жители там… Но ведь живут же! И земледельцы, и мастеровые какие-то, не все ж там небоскребы… Я хочу сказать, что это тяжелый труд – жить на земле. Наверное, самый тяжелый в мире.
– Ну, не скажи. А на заводе? А в шахте…
– Ну… Заводы разные бывают. Если гравий на транспортерную ленту кидать, то конечно. И шахты… Но все равно сельский труд – это ад. Декорации красивые… – он обвел рукой простирающийся пейзаж. – Но ад. Земля эта жирная, черная… Или сухая, как пыль, да еще с коркой сверху. Лопату на штык не воткнуть. Ее надо обрабатывать все время, каждый день, с утра до ночи. А если засуха, или все вымокло и сгнило на корню, или саранча поела, жуки… Рехнуться можно. В этих песнях все неприкрытое, понимаешь? На разрыв. Когда работать уже невмоготу. Ты же слышала Маркела… Когда солнце печет, пот льет в глаза, так, что щиплет, и руки ноют, и спина – в наклон же приходится работать… Каждый суставчик горит огнем, а до конца еще ох как неблизко! И они пели. Это мы уже так весело приплясываем: косил Ясь конюшину, поглядел он на дивчину! А на самом деле ты себе представь только: конюшина – это клевер. Ясь, значит, косит клевер, а «дивчина жито жала», то есть рожь, по-нашему. И что, думаешь, до переглядок им было? Другое дело, что человек ко всему привыкнуть может… И народные песни, настоящие, они для того, чтобы прям тут, посередь поля, не завалиться и копыта не отбросить. Их поют, когда уже нет слов.
Он подпер рукой голову и удрученно замолк. Катя думала о сказанном, поражаясь, что такие мысли вообще посещают ее знакомого. Она не была согласна с ним во всем, но… Костя спохватился.
– Я все болтаю. С тобой так просто говорить о чем думается, – признался он застенчиво. – Просто мне не все равно! Я тут родился, это моя земля. Бывало всякое, но сейчас хуже всего. Все развалилось. Зарплату матушке на заводе пятый месяц задерживают. Разворовали уже все что можно. А пару лет назад вообще было тяжко, денег не было ни у кого в поселке, даже у Астапенко. Деньги-то бог с ними, и так протянем, картошки выкопаем – с голоду не помрем. Дело-то не в деньгах… А вот тут, – он постучал пальцем по лбу. – Как этот мост: старый вроде уже смыло, а новый когда еще построят… А, ладно, не бери в голову! Что-то меня занесло.
Он махнул рукой и даже подмигнул, но Катя видела, что сейчас прорвалось то важное и настоящее, что было у него на душе.
– Да нет, мне интересно знать, что ты думаешь, – подбодрила она его.
