И снова мне хорошо… Весело. Никогда я не убегала, при этом чувствуя себя в абсолютной безопасности. Ну что он мне сделает? Трахнет?
— Открой дверь!
— Уверен? – смеюсь я. – Я ведь почти голая, боюсь, ты слишком перевозбужден и опасен.
— Я могу выломать…
— Выломай, иди ко мне, трахни меня, — изображаю сирену из службы «секс по телефону».
— Дрянь. Мать про запрет отца сказала?
— О, да. Мне так жаль тебя… – смеюсь, даже не пытаюсь притворяться. Дверь тут же сотрясается от нового удара. – Так что же тебе важнее, Никита? Моя влажная… Узкая… Готовая только для тебя дырочка или права?
За дверью почти вой и новый удар, а я смотрю на порванную ткань в зеркало и вздыхаю.
Первое красивое платье на мне и уже в клочья. Только потому что кто-то не умеет держать себя в руках. И кто-то – это я. Могла ведь уйти в комнату и там вволю посмеяться.
— Судя по тому, как ты себя ведешь сегодня, уже не только для меня, — вдруг говорит Никита злым тоном, а затем раздается тишина.
Настолько оглушительная, что давит на голову. Вызывает ком в горле и невольное желание расплакаться от несправедливости. Но и унижаться оправданиями я не буду. А вздрагиваю, когда словно выстрелом он сражает меня известием:
— Завтра я уеду. Потому что в отличие от тебя мне нужна машина, чтобы работать.
Рвусь к двери, открываю, чтобы высказать этому придурку все, что думаю, но его и след простыл. Я же опираюсь на стену с выдохом и вдруг натыкаюсь взглядом на светленькую горничную Зину.
— Привет, — говорит она, смотря по сторонам. Хорошая девушка, главное, не пытается за Никитой волочиться. Этим она и заслужила мое доверие.
— Ты не могла бы принести мне халат? У меня платье порвалось, — прошу с улыбкой, и та со смешком кивает.
И только я надеваю его, бегу наверх, чтобы не быть замеченной хозяевами. Они уже довольно долго находились в кабинете. Замедляюсь, только когда прохожу по светло-зеленому коридору мимо комнаты Никиты.
Любопытство и похоть меня сгубят.
Смотрю по сторонам и нажимаю на золоченую ручку.
Поддается!
Боже, останови меня. Останови… Но на меня не снисходит озарение, и молния не бьет прямо в грудь, так что заглядываю внутрь.
Ликованию нет предела, и я оказываюсь в святая святых. За четыре дня я часто проходила мимо, но желания заглянуть не возникло. Теперь оно настолько сильное, что ломит мышцы. Болит в груди. Вот и рядом с Никитой такое же.
Странные чувства. Приятными не назовешь, но и без них уже не можешь.
Продолжаю изучение пространства. Но медали, грамоты, ноутбук и плакат с сисястой блондинкой не так интересны, как шум в ванной комнате.
И сам душ слышен не так сильно, как кое-что другое.
И я иду на этот чудесный, пошло хлюпающий звук. Заглядываю в ванну.
Дыхание перехватывает от того, с какой силой и частотой Никита накачивает свой крупный, увесистый член, что стоит, дергаясь в такт движениям. Ох…И кабина практически прозрачная. И даже пара капель на стекле не мешают смотреть на то, как рука в венах напрягается.
Раз, другой. Третий. Сильнее. Сильнее. Резче.
Стискивая челюсть, упираясь другой мускулистой рукой в кафель, Никита трахает кулак с таким выражением, словно ему больно.
А мне больно смотреть и не участвовать.
И я в пьяном волнении наблюдаю, как стекают капли по этому невероятному телу, как член разбухает. Совсем скоро белые капли брызнут на стену. Укатятся вниз, как и моя возможность кончить.
Обида на неудовлетворенность в теле будит чертика. И я вспоминаю, что прошло четыре дня.
