А когда мы плавно закруглили наше «ля-ля-ля» взамен прекрасного итальянского, мы пару мгновений изумлённо молчали, глядя друг на дружку, а потом одновременно так расхохотались, как хохочут только в глупом детстве от глупых смешинок. И мы сквозь смех попытались вспомнить, как, какими зигзагами и кренделями мы умудрились от аптечных лекарств доскакать до Доницетти, до обожаемой арии Неморино, но – так и не поняли, а настроение почему-то сделалось такое же чудесное, как сама ария.
Не сошлись мы потом лишь в одном: я недосягаемо превыше всех в этой завораживающей арии ставила Марио Ланца, превыше самых именитых Карузо, Лемешева, Паваротти, других прославленных теноров – не знаю почему, но только Марио Ланца был для меня лично единственным и недосягаемым Неморино. Новая же моя знакомая, Лера, обожала Неморино больше всего в исполнении Сергея Яковлевича Лемешева, именно так она его и назвала – полным звучным именем. Тут не о чем было спорить.
Тогда, слушая Леру, я подумала, до чего же невыносимо жаль, что не нашлось рядом с ней ни одного человека, который бы сказал ей, что вот это и есть её путь в жизни, что на нём будет много отчаяний и падений, но ведь только из глубокой пропасти самого чёрного отчаяния будет взлёт, самый небесный, самый божественный. И сейчас стареющая уже Лера, по крайней мере, с её слов, не сожалела ни о чём, она просто пела везде и всегда, а уж при застольях-то…Только я так и не поверила ей в том, что она ни о чём не сожалеет, не поверила и всё тут.
…С неба сыпался противный, мелочный дождик, холодный ветер забирался за воротник, прохожие обходили нас, как обходят бродячих собак, а мы…мы пели, громко, ничего и никого не замечая, и, боже-ж ты мое как же нам было хорошо, как тепло и солнечно!
П О Д В И Г
Когда я спустилась на платформу станции метро, то первое же, что сразу предстало моим глазам, была странная взбаламученная чем-то кучка людей на краю платформы, что-то кричавших кому-то на рельсовых путях, размахивавших руками, вообще ведущих себя именно непонятно. Конечно, я не могла пройти мимо и подошла – и увидела…
Зачем эта дура-кошка притащила своего новорожденного котёнка, у которого ещё и шёрстка-то едва-едва проклюнулась, на рельсы метро? Станция была наземная, открытая всем ветрам и проникнуть на рельсовые пути любому живому существу не составляло вообще никакого труда. Вот эта дура и проникла зачем-то, и положила крошечное новорожденное своё существо прямо на рельсину…Может, кошка была совсем ещё юная и ни черта не соображала, что делает, она же не могла понимать, что по этим вот самым рельсам прокатываются поезда метро, и своё новорожденное дитя она положила прямо на верную смерть…Никаких других котят видно не было. Кошка металась по всему крутому склону, спускавшемуся к путям, ужасно орала, но котёнка почему-то не хватала и не уносила, совсем, видно, дура! На краю платформы столпилась кучка народа, все голосили, кричали этой мохнатой идиотке: «Да хватай его скорей! Уноси, дура, быстрей!» Но кошка всё металась и металась, и ничего не делала. Уже было видно с края платформы, как от соседней, недалёкой станции отошёл поезд метро и вот-вот через пару минут подойдёт сюда. Почему-то невозможно, немыслимо было даже представить, что вот прогромыхает поезд и под его страшными колёсами от едва родившегося живого существа останется лишь крохотная кровавая кучка, почему-то это было очень страшно понимать…
