Куросиво - страница 29

Одна из них, по-видимому, хозяйка, была очень красивая хрупкая женщина лет тридцати. Лицо ее, пожалуй, слишком бледное и правильное, в сочетании с усталым выражением глаз и худобой щек производило какое-то грустное впечатление. Что-то мрачное было во всем ее облике. Но это были лицо и облик родовой аристократки, унаследовавшей внешность хэйанских красавиц[103], внешность, в которой при всем желании невозможно найти ни одной вульгарной и пошлой черточки. Ее черные как смоль волосы были убраны в небольшую прическу «марумагэ». Одета она была в шелковое кимоно серого цвета с тонким рисунком, изображавшим мелкую рябь на воде. Поверх него было накинуто другое кимоно, с набивным рисунком, повязанное поясом из скромной ткани «хонгоку». На черном шелковом хаори виднелись гербы в виде бабочек с поднятыми крыльями, из-под хаори чуть выглядывал ворот, тоже черный, с вышитым по шелку узором цветущей сливы. Обрамленный сиреневой каймой край кимоно плавными линиями спускался к земле, чуть приоткрывая садовую обувь из зеленоватого шелка.

Гостья была примерно одних лет с хозяйкой, может быть, одним-двумя годами старше. На ней было визитное европейское платье, голубое с белым узором, украшенное брошкой в форме золотого цветка вишни на платиновой булавке. Шляпку она успела снять в доме, и ее голова с низко, по-европейски уложенным на затылке узлом волос была непокрыта. Европейского фасона зонтик стоял в углу беседки.

Красивой, пожалуй, ее трудно было назвать, но круглолицая, в меру полная, она производила впечатление жизнерадостной женщины. Если первую хотелось сравнить с чистой и печальной водяной лилией, то вторая напоминала теплую алую розу.

Гостья в европейском платье – виконтесса Томико Сасакура. Хозяйка, как легко догадаться, – графиня Садако Китагава, мать Митико.

Светские знакомства и связи носят большей частью весьма холодный, официальный характер, даже между родными и близкими. Графиня Китагава чувствовала это особенно сильно. В столице у нее не было никого из близкой родни, среди знакомых одни завидовали ее красоте, другие, не знавшие графиню близко, находили ее холодной, высокомерной. С прошлого года она постепенно все больше отдалялась от общества, проводя все время в уединении, и чувствовала себя поэтому еще более одинокой. Только с виконтессой Сасакура ее, как ни странно, с давних пор связывала искренняя, близкая дружба, столь редко встречающаяся в свете; обе женщины питали друг к другу необъяснимую взаимную симпатию, поверяя друг другу те интимные душевные тайны, которые ни за что не открыли бы кому-нибудь постороннему, и эта дружба действительно могла показаться необъяснимой, потому что и по характеру, и по вкусам, да и во многих других отношениях подруги поистине являлись полной противоположностью друг другу. Митико тоже всей душой привязалась к «тете Сасакура». Вот и накануне на вечере в «Ююкане» Митико была под присмотром виконтессы, потому что матери ехать в концерт не хотелось.

– Поверите ли, я так рассердилась, так рассердилась, что прямо при всех ей сказала… Возможно, это было не очень выдержанно с моей стороны… – рассказывала виконтесса Сасакура. – Я сказала: «Очень, очень вам признательна за совет… но недаром говорится, что в своем глазу бревна не видишь, не правда ли? Существует, к несчастью, очень много особ, которые много о себе воображают, а в отношении других только и знают, что перемывать косточки…» Так в лицо ей и заявила! Толстуха прямо побагровела… В жизни я не получала такого удовольствия! – госпожа Сасакура весело рассмеялась.