– Вы же понимаете, Андрей Григорьевич… – наконец сказал он, чуть вздохнув. – Все эти разговоры про исчезновения… Это просто слухи.
Я посмотрел на него.
– Слухи? Вы полагаете, меня просто так отправили?
– Ну, любит у нас народ байки. А уж про наше Мёртвое озеро сколько небылиц сложено – не сосчитать, – он выдержал эффектную паузу, будто сам поверил в то, что собирался сказать дальше: – Озеро у нас старое, солёное, вода там тяжёлая. Ни рыба не водится, ни птицы над ним не летают. Потому и название прилипло.
– Мёртвое? А ещё есть Черное? – вспомнил я слова гадалки. Или духа. Или кого-то, с кем я разговаривал у гостиницы. – Сколько ж у вас странных озёр в округе?
– Да нет, – замотал головой Мещерский, и при этом его крепкая шея, будто вырубленная из пня, даже не дрогнула. – Это одно и то же озеро. Чёрное, Мёртвое. Вода в нём чернеет периодически, раз в месяц примерно.
– Тоже байка?
– Отнюдь. Чистейший факт. Даже из «Очевидное – невероятное» приезжали, снимали сюжет.
– И почему же оно чернеет? – полюбопытствовал я, не скрывая скепсиса.
– А кто его знает, – пожал плечами Мещерский. – Сам видел, как темнеет. Но анализы никто не проводил, кому это надо? Всё одно озеро бесполезное. Ни в промышленном, ни в рыболовном плане его не используешь, памятником природы не признано, под охрану не подпадает.
Он слегка развёл руками – мол, мы к этому феномену никак не относимся, пускай себе существует.
– И вам, как местному жителю, не интересно разобраться? – я слегка склонил голову, внимательно глядя на него. – Я так понял, люди ведь пропадают именно в районе озера?
– Да никто у нас не пропадает, – возразил он вдруг слишком громко, а потом уже обычным тоном добавил: – Андрей Григорьевич, я понимаю, у вас профессиональная подозрительность, но вы сами всё проверите – убедитесь. А насчёт того, черная там вода или нет… мне-то какое дело? Может, угольную золу кто-то туда сыплет потихоньку. Может, бочку мазута выливает. У меня дел поинтереснее хватает. Вон снабжение хромает – вот что важно. В магазинах пусто, очереди растут, народ уже ропщет, грозится писать «куда надо». Водопровод лопнул – полгорода без воды. Трубы гнилые, менять надо, а где их взять? Строительство стоит, дома сдать должны, а кирпича нет, рабочих рук не хватает. Но кому это надо, кроме меня?
Он махнул рукой, помолчал и напоследок пробормотал:
– Чёрное озеро… Да оно мне меньше головной боли приносит, чем всё остальное.
– И всё же… – допытывался я. – Неспроста же такая нехорошая репутация у этого водоема. Больше ничего не хотите рассказать?
– Да что там может быть, Андрей Григорьевич? Место, конечно, по-своему значимое, но таких у нас… Когда-то туда белогвардейцев скидывали, потом наших же комиссаров топили, потом заключенных туда сгоняли. История тяжёлая, а людям лишь бы мистику раздувать. Вот и сочинили, что в озере нечисть водится.
– Действительно, непростая у вашего озера история. Озеро, оно как яма, – я смотрел на него, следил за реакцией. – Глотает и не возвращает. Вам так не кажется?
Он чуть помолчал, покачал головой и усмехнулся:
– У нас в городе всё под контролем. Нижний Лесовск – образцовый советский населенный пункт. У нас производство, у нас порядок, у нас планомерное движение вперёд, а не этот мракобесный фольклор!
Мне показалось, что в его голосе промелькнуло что-то большее, чем усталое равнодушие. Раздражение, да – но не от пустых разговор, а будто бы от попытки что-то обойти. Что-то он недоговаривал.
