Участие в давней кронштадтской кровавой акции дало Петру Яновичу право указывать по пьянке какому-нибудь «оппоненту» его законное место в жизни, говоря глухо, но чётко:
– Революция и не таких пачками к стенке ставила, а тебя шлёпнуть – одно удовольствие!
За нелёгкий свой труд Петр Янович был удостоен ордена «Знак Почёта», награждён орденом Ленина, а позднее и медалью «За оборону Москвы».
Выйдя в конце сороковых на пенсию, легендарный палач, как ветеран Коммунистической партии, пользовался всеми льготами, вырванными пролетарской властью у трудового народа. Здоровье его сильно пошатнулось: на фоне хронического алкоголизма у старика развился кардиосклероз; из-за того, что на протяжении многих лет ему приходилось вдыхать насыщенный парами человеческой крови воздух, смешанный с папиросным дымом и пороховыми газами, у него прогрессировала эмфизема лёгких; а от бесконечных револьверных выстрелов ветеран оглох на правое ухо. В спец-поликлинике, где немощный истязатель обследовался и лечился, с ним обходились уважительно, принимая тщедушного дедушку в юфтевых сапожках и старомодных круглых очках то за агронома, то за врача, а то и за сельского учителя, непонятно, каким образом получившим от государства неслыханные привилегии.
Своему единственному сыну Ивану отец предоставил немалую протекцию, и отпрыск, оправдав ожидания, оказался достойным продолжателем жуткого ремесла. На радость родителю Иван Петрович, окончив семь классов и проработав недолго тюремным вахтёром, пожелал стать начальником бюро пропусков. Уже тогда во взгляде больших выпуклых глаз Ягго-младшего, обычно бесцветных, но иногда гневно наливавшихся кровью, проглядывало что-то жестокое и преступное. Подчинённые старались не встречаться с его взглядом, отворачиваясь при разговоре или покорно опуская перед Ягго голову.
Продолжая отцовские традиции, Иван Петрович вскоре сделался офицером по особым поручениям и в самом начале Великой Отечественной удачно откосил от фронта, получив бронь. Он тоже много пил, пьяный – бахвалился, рассказывая собутыльникам всякую ерунду о своих несуществующих успехах среди женщин; от него всегда дурно пахло луком и одеколоном Московской парфюмерно-мыловаренной фабрики «Новая заря». Одеколон, несмотря на дефицит, выдавали ему по аттестату чуть ли ни вёдрами, чтобы заглушить приторный и стойкий запах человеческой крови.
Даже собаки при встрече с палачом, почуяв неладное, не смели близко подходить и облаивали страшного человека на почтительном расстоянии.
3
Суд над 1132-м состоялся в первых числах ноября, почти сразу после XIX съезда КПСС и накануне 35-й годовщины Октябрьской революции. В надежде на хоть какие-то послабления, связанные со знаменательными датами, 1132-й, находясь в СИЗО, куда аккуратно поступали центральные газеты «Правда» и «Известия», внимательно изучал и речь Сталина на заключительном заседании, и доклад Маленкова, и другие материалы, но ничего хорошего для себя не нашёл.
Самой продолжительной оказалась речь Берии, в которой Лаврентий Павлович, адресуясь к величию «отца всех народов», тем не менее, поставил партию впереди Сталина: «Вдохновителем и организатором великих побед советского народа была Коммунистическая партия, руководимая товарищем Сталиным». Подразумевалось, что думающие люди были прекрасно осведомлены, кому на самом деле принадлежит основная заслуга в победе над фашистской Германией.
