– «Я, Щабельский Е. С, куратор Алтаева Н. И., парламентера, по поручению администрации НЦСОД БГУ (Школы), приказываю: с 11:00 до 15:00 сего дня считать зеленую ткань в руках Алтаева Н. И. белой. Число, подпись».
Коля ждал, что будет смех, и уже приготовился поддержать – вот как здорово придумал Егор Семенович, вот молодец! – а дальше и эта непонятная гуталиновая буза, как он надеялся, сама сойдет на нет, обернется шуткой… И обнаружил, что сидит как дурак, с расплывшимся в полуулыбке лицом, а на него по-прежнему строго смотрят пятнадцать подростков, все старше и крупнее его.
– В переговорах смысла нет, – сказала Катя. – Требований никаких мы не выдвигаем. Иди обратно.
Коля еще раз кашлянул и встал, чтобы идти к двери, но неожиданно Кеша спросил его:
– А почему ты не спрашиваешь нас ни о чем?
– А зачем спрашивать?
– Ну… – Кеша слегка растерялся. – Парламентеры обычно стараются узнать причину бузы.
– Вот такой я парламентер, – заключил Коля и сел обратно. – Но, может, вы сами расскажете? Лично мне. А то я тут новенький и не все понимаю.
– Гм… – сказал Кеша-гитарист. – «Не все понимаю» – это ты в самую точку.
– Гм… – поддержали его Катя и другие колмогоры.
– Ты слышал что-нибудь о теории сложности?
Коля решил говорить правду:
– Нет.
Множественный вздох был ему ответом.
– В общем, мы доказали теорему Форрестера[10] в сильной аналитической форме.
– Не может быть! – изумился Коля. – Именно в сильной аналитической?
– Именно.
– Ну тогда, конечно, все понятно, – заключил Коля. – Раз в сильной. А то если бы в слабой, да еще и не в аналитической…
– Юморист малёк-то.
– Горцы, пусть посидит чуть-чуть, – подал голос молчавший до этого подросток. – У нас стратегия еще и выборы. А малёк что поймет, то и унесет.
– Да, – сказал Кеша и, ударив по струнам, извлек бодрый мажорный аккорд. – Буза открыта для всех, даже для администрации. Сиди, малёк, напитывайся.
Коля слегка поднял брови, но промолчал. Странное дело – ему действительно не хотелось уходить. Было что-то такое в этих заносчивых, но симпатичных старшеклассниках – что-то будто давно забытое, но начинающее припоминаться.
Планшет коротко дрогнул. Коля открыл его под партой и заглянул в экран искоса. Егор Семенович прислал короткое сообщение: «?» Коля одним мизинцем набрал «Жду», отправил и стал смотреть на доску и на Колмогоров, сгрудившихся вокруг нее. Какой-то колмогор достал свой комм и слегка пижонским жестом сбросил с него на доску несколько строчек.
Это были стихи.
Наш век растягивает душу —
Она становится тонка.
И лист пергамента иссушен
Звездой, что в полночь так хрупка.
Наш век изыскан и неистов
И беспощаден, словно плеть.
Переплетенье новых смыслов
Всего лишь приближает смерть.
– Хорошо, но нужна мелодия, – досадливо сказал Кеша в стол. Он сидел, двумя руками взлохматив голову. – Мелодия нужна, горцы, кровь из носу! Или хотя бы картинка. А лучше и то и другое. Сами понимаете, иначе никому оно не впилось…
– Отложим! – решительно сказала Катя.
– Отложим, – согласился гитарист.
Все снова стали рассаживаться за партами. Коля понял, что настал перерыв, и начал разглядывать кабинет. На стенах висели портреты, и, похоже, некоторые из них были написаны маслом, во всяком случае они выглядели именно так. На ближайшем к Коле был изображен немолодой мужчина с длинным лицом и густыми бровями, державший в руках книгу; из подписи следовало, что это был не кто иной, как Клод Шеннон
