Толкаю дверь, сам удивляюсь, что не заперто, он стоит спиной ко мне, до черта близко, вижу рукоятку пистолета, торчащую из его кармана, дальше все как во сне, я не смогу вытащить оружие незаметно, но я должен, просто, умри, а сделай, или просто – умри…
Он хватает меня за руку – с какой-то нечеловеческой стремительностью, разворачивается, смотрит на меня, у него и правда рыжие глаза с зелеными крапинками, как про него говорят, весь какой-то щуплый, водянистый, будто бы не то просвечивающий, не то вообще светящийся. Приотпускает оружие, будто играет со мной, смотрит выжидающе:
– Ну, давай… давай…
Голос шелестящий, как листья по осени, похож и в то же время не похож на голос по радио, как будто тот же самый голос, но переодетый из делового костюма во что-то домашнее, повседневное, и сам он, даром, что в костюме, правда, без пиджака, кажется каким-то домашним, каким-то неправильным.
– Ну, давай же…
Чувствую, что он смеется надо мной, он не верит, что я смогу что-то сделать, я сам не верю, что смогу что-то сделать, и понимаю, что в жизни себе не прощу, если…
…вздрагиваю от выстрела так, будто не я стрелял, а в меня стреляли, и стыдно признаться, что это сделал не я, не я, оно само хлопнуло, кровавые кляксы на белоснежной рубашке, он расстегивает пуговицы, смотрит на аккуратное черное отверстие, которое тут же затягивается.
– Ну… давай еще?
Стреляю ему в голову – уже просто от собственного бессилия, понимаю, что ни черта я тут не сделаю, что происходит какая-то муть, безумие какое-то, которое мне никто объяснять не собирается.
Входят люди в форме, снова не понимаю, почему меня не убивают, почему мягко уводят куда-то, пойдемте, пойдемте, ваши апартаменты здесь, в правом крыле, пожалуйста, может, чего-нибудь принести? Так и хочу ляпнуть, принесите мне городок, и дом мой, и тетку, хотя нет, тетку не надо, хотя нет, пусть будет, только пусть не орет. И маму еще, даром, что я её никогда не видел, и Даньку придурка, и… да ну вас совсем…
И все-таки опешиваю, когда вижу Даньку, глубоко за полночь, вот так, пробирается в окно, откуда он вообще взялся, Данька умеет так взяться, что в жизни не поймешь, откуда. Почти верю, что Данька и правда пришел, потому что я его заказал, пусть даже мысленно, тут же спохватываюсь, а кто это мог знать, что я его заказал, или они уже мысли мои читают, или как… Тут же понимаю, что рассуждать некогда, какого черта Данька взводит курок, совсем с дуба рухнул, или как, еще хочу сказать себе, что это розыгрыш, хорош уже придуриваться, и понимаю, что ни черта он не придуривается, он и правда, слышу чей-то голос в данькином наушнике, обычно у него там музыка какая-то, которую и музыкой назвать нельзя, а теперь голос, резкий такой, каркающий, убей его, чего ждешь-то, стреляй… Данька, дурище такое, на что ты рассчитывал вообще, забыл, что ли, как с тобой сражались еще в шутку, как я у тебя палки из рук выбивал, а теперь р-раз, наступить на пистолет, два – наступить на протянутую Данькину руку, врешь, не возьмешь, а теперь хрясь по второй руке, ага, больно, а-а, ты еще ногами бить будешь, в-вот тебе в висок, что-то мерзко хрустит под моим кулаком, сердце холодеет, не надо, не надо, ну пожа-алуйста…
Когда люди в форме вбегают в комнату, я уже держу Даньку на мушке, знаками показываю, что уже все под контролем, сейчас я его прихлопну, нет, дайте я сам…
