Люди уходят, медленно, нехотя, не торопятся оставлять меня наедине с Данькой, которого я сейчас прихлопну, а ведь прихлопну же, а сам виноват, а нечего было лезть, и вообще, хорош братец, ничего не скажешь, хоть и двоюродный, а все равно…
– …дебилище… – Данька буквально выплевывает слова, – деби… лище… ты… не по… нял… у те… бя… с ним… связь…
– С кем еще?
– С этим, с кем…
– Ты че несешь вообще, бошку давно не отрывали?
– Да не, не в этом смысле…
– А в каком еще?
– Да черт пойми в каком… короче, тебя ранят, он тоже будет ранен, тебя убьют, и он умрет… сечешь?
Хочу спросить, кто ему сказал такое, что за бред вообще, – не спрашиваю, уже понимаю, что это правда, безумная, немыслимая, но правда, а значит… Кусочки головоломки стремительно складываются, уже понимаю, зачем пришел сюда Данька, врешь, не возьмешь, – мир кувыркается перед глазами, вспоминаю, что не я один умею выбивать из рук оружие, черт, Данька, пусти-пусти-пусти, слышу, как кто-то орет в динамик данькиного наушника, не трогай его, слышишь меня, не вздумай даже – понимаю, что Даньку не остановить, еще успеваю услышать его коронное – падай, ты убит…
– Ты… ты что натворил вообще? Я говорил тебе, и трогать его не смей!
– Да вас не поймешь, то сами отправили Даньку убивать, теперь трогать не смей… мне, думаете, просто было брата вот так угрохать…
– Да ты не понимаешь… это же на брате твоем только опробовали…
– Что… опробовали?
– Связь эту…
– А кто… опробовал?
– Я откуда знаю, кто это все делает? Так или иначе, эта хрень теперь на весь мир раскинется, где одного убьют, там и всех вслед за ним… по цепочке… и ты цепочку эту запустил уже…
Они смотрят на меня – их шестеро, а мне от волнения кажется, что миллион – думают, что со мной делать, или застрелить сразу, или спросить, какого черта я здесь делаю. Наконец, спрашивают, будто сами пугаются того, что спрашивают:
– Цель визита?
– Понимаете, я…
Понимаю, что не смогу объяснить, что все слишком сложно, если не сказать больше – я даже себе не смогу объяснить, зачем я пришел сюда, а уж другим…
– Я плохой, – говорю я, наконец.
– Вот-вот… плохих-то мы не пускаем, у нас своих плохих хватает…
Я понимаю, как сейчас нелепо будет звучать – я пришел, чтобы стать хорошим. И все-таки это единственное, что я могу сказать – под ехидные смешки тех, кто поймал меня на границе. Они смотрят на меня с презрением, и в то же время изумленно – нет, границы стран, конечно, пересекали, но чтобы границы миров…
Смотрю на них – знойных, южных, злобных, здесь знойные и южные все злобные, здесь, в этих мирах, которые создавал автор после того, как перебрался в края, где зимой на пару дней выпадает снег, где есть не только лето, но и весна и осень, и пара дней снега, когда фахверковые мельницы кутаются в шубы. Я не хочу смотреть на них – знойных и злобных, я хочу смотреть на фахверково-мельничных, снежных на пару дней – здесь автор должен сделать их честными и благородными.
– Почему вы незаконно пересекли границу?
Осторожно отвечаю, что эту границу невозможно пересечь законно, потому как же иначе.
– Вы должны были пройти через таможню…
Парирую – но здесь нет таможни. Кажется, мой ответ приводит их в ярость, кажется, им не нравится, что я выставляю их дураками. Спохватываюсь, только сейчас понимаю, что нужно делать, вынуть из кошелька несколько золотых, протянуть этим, настороженным, недоверчивым, и они сразу же расплывутся в любезных улыбках, потому что автор создал их такими. Спохватываюсь, что золотые у меня отобрали, у меня вообще все отобрали, включая едва ли не меня самого.
