Проехав пару остановок, мы с папой поднялись по эскалатору теперь уже вверх, и вышли на оживлённую московскую улицу. В небольшом скверике напротив внушительного здания он оставил меня на лавочке под присмотром двух старушек с детскими колясками, наказав строго-настрого и шага не делать с этого места. Что было, думаю, лишним. Попав впервые в огромный город, за короткое время я получил столько впечатлений, что даже и не помышлял об ином, как только послушно сидеть, дожидаясь отца. Прошло часа два, пока он уладил свои дела по работе. Вернулся очень довольным, что так быстро удалось закончить. Поблагодарил старушек и мы пошли к автобусной остановке.
Поехали к двоюродной тётке отца. Уже в автобусе, он рассказал мне, что это за родня нам, о существовании которой, я до этого ничего не слышал. Дедушек, бабушек, и ближайшую родню с маминой и папиной стороны я знал хорошо, а вот дальше…
Оказывается в царское время, мой прадед был купчиной второй гильдии и имел большую торговлю в Москве. Прадед жил вместе с родным братом двумя семьями в большом собственном доме. После революции, Гражданской войны и десятилетий правления «гегемона», доживать свой век в родовом гнезде, осталась одна из дочерей брата моего прадеда.
Кроме этой тёти Поли и моего деда от двух семей к тому времени никого не осталось. Все сгинули в лихолетье и кровавой круговерти. Дом был национализирован и перестроен изнутри. Большие залы и комнаты перегородили тонкими стенами, и помещение превратилось в огромную коммуналку.
Вышли из автобуса, прошли небольшим переулком и оказались на параллельной улице. Указывая рукой на один из домов, отец сказал:
– Вот и пришли.
Дом действительно был большим: в несколько этажей и с двумя парадными. Напротив, через узенькую улочку – знаменитая фабрика «Красный Октябрь».
В Москве стояла летняя жара. Волны запахов свежего шоколада, карамели, вырываясь через открытые окна фабрики, смешивались с зыбким маревом от раскалённого асфальта, и окутывали приторным, но невидимым смогом весь квартал.
Тётя Поля – маленькая, сухонькая, но ещё бойкая старушка, несказанно обрадовалась нашему нежданному появлению. Засуетилась, усадила нас на большой скрипучий диван с валиками. Отец что-то спрашивал её, она отвечала ему, а потом достала с полки старый альбом с пожелтевшими фотографиями, а для меня старую книжку с картинками и убежала на кухню со словами:
– Я сейчас быстренько, вы вовремя появились, у меня всё готово. Сама уже собиралась садиться за стол обедать.
Разглядывая картинки в книге, я пытался читать по слогам, что было написано под ними, но спотыкался на незнакомой букве. Придвинулся ближе к отцу, спросил:
– Пап, что это такое?
– Это с «ять», так в старину, до революции писали. Не обращай на это внимания, – ответил отец, мельком бросив взгляд в книгу.
На столе у окна быстро появилась незатейливая закуска. Селёдочка, посыпанная кольцами репчатого лука и спрыснутая постным маслом. С коммунальной кухни была принесена кастрюлька с горячей варёной картошкой, посыпанной мелко нарезанным укропом с добавлением сливочного масла.
Из затейливо резного, явно оставшегося от прежних времён серванта, был извлечён початый графинчик с водкой, затем ещё один – с наливкой. Как бы извиняясь или оправдываясь, тётя Поля пролепетала, поглядывая на графин с водкой и обращаясь к отцу:
– Это мы тут с соседкой баловались, у неё на днях день ангела был. Она всё больше на водочку налегала, а я себе наливочки. Но я думаю, Евгений, тебе тут в самый раз. Вам ведь уже сегодня в дорогу, а ты ещё с ребёнком.
