Так утверждали глаза, но протянутая рука опровергала достоверность виденного. Иллюзия, сотворенная настолько ловко, что поневоле возникало чувство обиды – кто не пожалел сил, чтобы возвращенный по имени Минотавр стоял перед открывшимся проходом, мучительно соображая даже не о том, куда исчезла Нить, а сколько подобных иллюзий он принял за нечто достоверное, не пытаясь ни разу свернуть с путей, которыми водил его ловкач Вергилий.
– Ну, ты что? – Нить возникла из переборки, словно обрезанная наполовину, но тем самым еще больше нанося ущерб иллюзии, и Минотавр окончательно проник в нехитрую механику чуда, где задняя стена прохода, облитая пятнистой краской, сливалась с краями переборок, и там крылось отверстие. – Сюда! За мной!
Минотавр протянул ручища, сгреб ее за плечи, притянул, и как можно свирепее прорычал в лицо:
– Куда ты меня ведешь?!
Он понимал – вряд ли она испугается, не на ту напал, да и не страха Минотавр добивался, а желал показать бедовому отпрыску – недооцениваешь, с кем имеешь дело, любые шуточки и штучки будут немедленно пресекаться им, Минотавром, который таких, как она, на обед щелкает как устриц.
– В отсек номер четыре, – показала Нить. Минотавр отодвинул ее в сторону и шагнул к массивному люку. Но прежде чем толкнуть его, спросил:
– Что там? Очередная каверза? Дурацкая шуточка? Учти, я шкуру спускаю тем, кто пытается меня обмануть!
– Даже Вергилию? – как можно беззаботнее поинтересовалась Нить, тем самым уев Минотавра, и ему осталось скривить рот в усмешке, мол, доберутся руки и до лоцмана, после чего толкнуть люк.
То, что он узрел, заставило позабыть о Нити, о своих обещаниях, о злости на Вергилия, и вообще обо всем, что с ним произошло после возвращения. Он стоял на пороге невообразимо огромного… – отсеком и не назвать. Подобное или близкое размером вместилище вопиющим образом противоречило конструкционным стандартам космических станций – в нештатной ситуации герметизация подобных объемов невозможна. Те, кто в них оказывался, обречен пасть жертвой шальных метеоритов, случайного столкновения и миллиона иных событий, на которые столь изобретателен космос. Минотавр стоял у распахнутого люка и тщился разобраться в открывшейся картине. Жалкий обрывок памяти пасовал подыскать более адекватный термин для огромной емкости, нежели «отсек». Первое, что всплыло в глаза, как наиболее знакомая в его теперешнем состоянии деталь, так это ряды и ярусы гамаков. В каждом лежали возвращенные, что, учитывая бортовое время, не должно вызывать удивления, если бы не количество гамаков, а следовательно, и количество возвращенных, их занимавших. Их бесконечные ряды, словно слагаемые функционального ряда, чья сумма, будь она исчислена, даст точный эквивалент той живой функции, которую подвергли разложению.
Не утонул ли он, Минотавр, в очередной иллюзии ловкой системы отражений? Она зеркалами увеличивала до невероятных размеров вполне себе скромный кубрик с теми, кто, в отличие от него, не поддался на призыв отпрыска прервать сон и отправиться неведомо куда неведомо с какой целью. Но он движением руки отогнал подобную мысль, сложно вообразить – кто мог затратить столько усилий и пойти на столько ухищрений ради создания подобной иллюзии. Неизвестно, сколько бы он стоял на пороге, разглядывая таинственное пристанище, если бы Нить вновь не возникла почти чудесным образом перед Минотавром. Она помахала руками, привлекая внимание, и сделала движение, какие делают в обучающих фильмах дежурные стартово-посадочных площадок, указуя капсулам место приземления.
