Читать онлайн Людмила Евсюкова - Лабиринты чужой души. Книга 2

© Людмила Евсюкова, 2019

ISBN 978-5-0050-4969-8 (т. 2)

ISBN 978-5-0050-4970-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В юности Мила увидела по телевизору фильм о брошенных малышах в детских домах. Они сидели с отсутствующим взглядом или раскачивались в кроватях, словно самостоятельно убаюкивали себя, быстро хватали хлеб из рук воспитателей и тут же молниеносно прятали под подушку: про запас. С тех пор она захотела взять хоть одного малыша в семью, чтобы понял: не все в этом мире плохо.

Свою мечту она пронесла через годы. И, вырастив собственных детей, Илью и Наталью, продолжала с болью воспринимать сообщения, что кому-то живется плохо без мамы и папы, желая обнять, обогреть, облегчить жизнь сироток. Они с мужем все чаще стали задумываться, куда девать нерастраченную любовь?!

– Представляешь, сегодня ходила в новый район за покупками. – Встретила Мила мужа.– Вот, где красиво! А самое интересное, – там открыли новый детский дом. Совсем рядом, а мы и не знаем.

Василий обнял ее за плечи:

– Случаются же чудеса! А мы утром ремонтировали машину директора этого заведения. Очень приятная, кстати, женщина. Разговорчивая такая. Намекнул о твоей навязчивой идее помочь хоть одному малышу.

Она засмеялась:

– Ну, надо же! Вот находка для детского дома! У нас свободна вакансия помощника по хозяйству. Пусть устраивается. Это и станет помощью не одному, а всем обездоленным малышам.

Миле не надо было доказывать важность быть рядом с будущими претендентами на усыновление. На следующий день она отправилась устраиваться, спеша мимо магазинов, киосков и афиш, и ничего не замечая вокруг. Перед ней стояла цель и ничто больше не волновало.

В первый же день к ней подошла малышка с курчавыми волосами, и, заглядывая в глаза, просто сразила в упор словами:

– Мама, ты за мной пришла?

Она напоминала родную дочь в детстве: белокурая, с голубыми глазами, маленькая и трогательная. Так хотелось прижать ее к себе и никогда не отпускать. А другой крепыш оттолкнул ее:

– Уходи! Это моя мама!

Надо было видеть глаза той девочки и вытянутые от обиды губы.

Мила поспешила на склад, натыкаясь на кусты сирени, столбы и углы подсобок. Она пыталась занять себя работой, но случай надолго выбил из колеи и поселился в голове. Как бы хотелось отогреть своей неизрасходованной любовью хоть одного малыша. Но для этого нужно столько справок и шагов по бюрократическим кабинетам, что становилось страшно.

Ее всегда поражала гробовая тишина в учреждении. Если ребенок падал – никто не обращал внимания, детям там не для кого плакать. Они, молча, опираясь на крошечные кулачки, вставали без слез и успокоения, насупив маленькие бровки.

Понятно, это же не семья. Папа не подхватывал на руки, мама не прижимала к груди теплыми ладонями и не хваталась за сердце бабушка, причитая: «Где болит? Дай поцелую!» А брат или сестра не заступались, их просто не оказывалось рядом. Может, они и были где-нибудь в другом детском доме или просто не приучены помогать.

Мила часто наблюдала, как дети гуляли с воспитательницей во дворе. Всех их одевали в одинаковые одежды. Когда время паркура заканчивалось, педагог хватала за шкирку по несколько малышей в каждую руку, как мы берем пакеты в магазине, когда их надо перенести в собственный автомобиль.

Она не хотела сделать им больно, просто требовалось завести их в здание. Тогда девочки и мальчики семенили своими ножками за ней, кто, глядя под ноги, кто боком, а кто вообще, разговаривая с другом, передвигался спиной вперед. Схвати так домашнего ребёнка, – поднимет визг, обидится. А детдомовские малыши переносили такое обращение, лишь сопя и хмурясь.

Чтобы они не тянулись к ласке, их меньше брали на руки. Не дай Бог, привыкнут к мизеру нежности и любви. Не читали им сказку на ночь и не подкидывали вверх. Для них все, происходящее в нормальных семьях, – недоступная роскошь.

Мила иногда задумывалась:

– Что за твари эти матери-кукушки, которые оставляют своих детей? Люди они или звери? Хотя, причем тут звери?? Кошка долго мечется по дому, пытаясь разыскать спрятанных котят, собака воет и плачет человеческими слезами, оставшись без щенков.

Как-то к Миле подошла директор детского дома:

– Смотрю, вы часто наблюдаете за малышами.

– Бывает. И сердце кровью обливается, какой же гадостью отпетой надо быть, чтобы бросить свою кровиночку. Или детки здесь совсем без родителей?

– Случаются, конечно, полные сироты среди них. У многих мамаши и папаши, пропьянствовав и нагулявшись вдоволь, раз в полгода – год вспомнят, что есть ребенок. Тогда, обрюзгшие и грязные, являются сюда, притянув малышу раскрошенную в кармане шоколадку или конфетку.

Придут, потреплют за щечку, сделают «козу рогатую» или пощекочут под мышками «у-тю-тю-тю-тю». И отправятся обратно в свой пьяный угар, пообещав скоро проведать снова. Это пустое обещание может длиться месяцы и даже годы. При этом они отнимают у ребенка надежду на нормальную семью.

Мила удивилась:

– Не поняла, как это?

– Детей, у кого, вроде, и есть родители, и их нет на самом деле, нельзя усыновлять. И страдают они в одиночестве много лет, без возможности хоть когда-то обрести счастливую жизнь.

Через некоторое время нерадивая мамаша, вполне возможно, воспроизведет на свет ещё одного ребёнка, и этого братика или сестренку пришлют сюда же « в подарок» нашему страдальцу.

– И такое бывает?

– О! Тут случается всякое! Поработаете немного и не с таким столкнетесь.

– И как же бедным малышам тут живется?

– Как? Да не очень! Мы стараемся заменить им семью, праздники устраиваем, походы, подарки дарим, беседуем, подсказываем. Но детский дом – не семья. Они здесь сникают, теряют уверенность в завтрашнем дне, мечтают мельче, чем могли бы. И совсем не знают жизни за забором.

Верочка, по неясной причине выбравшая Милу мамой, появлялась теперь на складе часто. То конфетку не съест в обед, сохранит для мамы, то цветочек незаметно для всех сорвет с клумбы, только бы она была довольна и взяла домой. За что она обиделась на нее, и оставила здесь, девочка не могла взять в толк.

В детский дом приехала с проверкой работница опеки Наталья Петровна. В этот раз она быстро управилась, позвонила в контору, чтобы за ней выслали транспорт, и теперь просто сидела на лавочке возле жилого корпуса и наблюдала за детьми, играющими в классики на аллейке.

К ней подсела Верочка в розовом платьице с клубничками:

– Тетя Наташа, а у меня мамина карточка есть.

– Правда? Ну-ка, где она! – протянула проверяющая руку за снимком.

Малышка достала из кармана маленькое фото для паспорта, любовно завернутое в листок, развернула бумажку, расправила снимок. И боязливо протянула Наталье Петровне:

– А вы не отберете? Это тетя соседка дала, когда меня из больницы выписывали, и сказала:

– Не забывай маму! Она хорошая была.

На Наталью Петровну с мизерной карточки смотрела девушка с русыми волосами, собранными в пучок.

– Молодая у тебя мама. Красивая. Ты помнишь ее?

– Ага. И часто хожу к ней. Она здесь, рядом. Показать?

Вот это номер! Девочка полгода в учреждении, а не мирится с потерей, даже в детдоме продолжает искать маму. И, кажется, сумела найти ей замену.

– Конечно, хочу! У меня еще есть свободное время.

– Давайте скорей руку, – заерзала на месте девочка.

И чуть ли бегом потащила Наталью Петровну по аллеям детдома от жилого корпуса мимо мастерских к складу.

Когда вошли в помещение, к ним повернула лицо женщина примерно лет сорока. Скорее, моложе. Когда она улыбнулась, стало как-то светло, и радостно засияло лицо малышки.

– Это ты, Верочка? Так и знала. Только ты входишь, как мышка, тихо и осторожно.

Что-нибудь случилось?

– Нет, мамочка. Просто захотела тебя Наталье Петровне показать.

Мила смутилась. А малышка подбежала к ней и прижалась к ногам.

– Ну, что ты будешь делать? Зовет меня мамой и все, – виновато пожала плечами Мила.

Наталья Петровна погладила девочку по голове:

– А что, Верочка, и, правда, похожа.

И протянула Миле фотокарточку.

– Вы извините! Такое не часто бывает, но у вас с ее мамой почти одно лицо.

– Так вот, почему она с самой первой встречи зовет меня так?! – Мила обескураженно рассматривала фотографию. Затем дала девочке кружку:

– Верочка, будь добра, принеси нам водички. Помнишь, где бак стоит?

– Ага, – с удовольствием понеслась та вприпрыжку в другую комнату.

Мила вздохнула:

– Понимаете, я в полном неведении. Скажи ей, что я не мама, она замкнется. Не обращать на это внимания, – тоже нельзя. Что делать, не знаю. Девушка с фото, и правда, похожа на меня в молодости. Я такой была лет десять- пятнадцать назад.

– Немудрено, что она признала в вас самого близкого человека.

– Она прибегает каждый день: когда хорошо, – поделиться настроением, когда плохо, чтобы заступилась или пожалела. Я так привыкла к этому, что не представляю, как буду жить, если ее вдруг кто-то удочерит?

Брови Натальи Петровны взмыли вверх:

– Она хорошенькая, любой будет рад такой дочке. А кто мешает сделать это вам? У вас есть дети?

– Сын и дочь взрослые, живут отдельно. Мы с мужем одни. Думали об удочерении Верочки, даже в опеку ездили, где получили список нужных документов. Мы испугались. Это нереально пройти дюжину кабинетов, когда работаешь, да еще чтобы бумаги за время сбора не потеряли силу.

Проверяющая положила руку на плечо Милы:

– Не расстраивайтесь! Могу дать совет!

– Какой?

– Как ускорить удочерение.

Та встрепенулась:

– Вы что, уже занимались этим?

– Нет, просто знакома с этой кухней – работаю в опеке и попечительстве. И здесь сейчас с проверкой.

– А… Вот было бы кстати, – в глазах Милы затеплилась надежда.

Наталья Петровна поглядела в них изучающим взглядом:

– Кстати, мы сегодня разговаривали о вас с директором учреждения. Она говорит, вы не раз засматриваетесь с любовью на малышей, сочувствуете им, и что лучших родителей для Верочки не найти.

Мила покраснела.

Проверяющая продолжила:

– Советую начать собирать бумаги с заказа справок из милиции о судимости и из налоговой службы. Их долго ждать приходится. Потом уже брать справки о зарплате и наличии жилья. А остальное все за несколько дней можно пройти.

Мила умоляюще посмотрела в глаза собеседницы:

– Я понимаю, это секретная информация, но поймите мое желание знать историю осиротения Верочки. Директор только и сказала, что у нее все нормально. Я и сама вижу: она умненькая, светлая девочка. И пока не замечала за ней странностей поведения.

– А вы ничего такого и не увидите. Она из хорошей семьи. Были родители, бабушка и старший брат. Жили все в стареньком доме в селе. Она ходила в ясли, когда заболела сальмонеллезом, положили в больницу одну на двадцать с лишним дней.

За неделю до ее выписки родители и братишка возвращались из больницы. Встречный КАМАЗ на всей скорости вылетел на светофоре на красный свет, разнес их машину в пух и прах. Все сразу же погибли. Бабушка не вынесла горя, умерла дня через два. И малышку выписали прямо в детский дом. Ей об этом не говорят, вот и ищет она сама то, что было дорого.

– Так я и думала. Она хорошо воспитана, спокойная и уважительная. Бывает иногда грусть в глазах, но это ничто по сравнению с тем, чем отличаются некоторые здешние от домашних детей.

– Вы правы! Дети встречаются всякие. Иных не то что усыновлять, в колонии боятся брать.