– Здравствуй, братик, – губы парня не шевелились. Да и вряд ли они могли шевелиться, заклеенные бледно-зеленоватым мхом. Голос звучал прямо в моей голове. И не просто звучал. Голос сверлил мозг, будто перфоратор субботним утром в руках свихнувшегося на ремонте соседа этажом выше. От него было не укрыться. – Соскучился по мне?
– Сеня? – пролепетал я.
– Кому Сеня, а кому Грибной царь, – голос был холоден, словно вой стаи голодных волков, окруживших под Рождество одинокого спутника на заснеженной дороге.
Только теперь я понял, что на голове Сени не сомбреро, а корона в виде шляпки мухомора. А еще… а еще у него не было рук, словно кто-то просто обрезал брату, если это и правда был мой брат, а не морок, плечи, придав телу сходство с ножкой мухомора. И стоп у него не было, вместо стоп белело что-то вроде клубневидно-утолщенного основания, как у окружающих нас грибов.
– Что здесь происходит?! – закричал я.
– Воссоединение семьи, хи-хи-хи, – голос в голове мерзко захихикал, – возвращение блудной матери и брата. И заодно, суд над убийцами бессловесных братьев наших меньших, хи-хи-хи.
Напряжение проникало в каждую пору кожи, казалось, сгустившийся воздух жалит тысячами иголок. Я ущипнул себя, надеясь развеять кошмар, но кошмар, не взирая на боль в бедре, не желал развеиваться.
– Это не сон, – подтвердил голос, – совсем не сон. Тебе выпала честь стать орудием мести грибных богов. Встань и иди!
Тело перестало мне подчиняться: само собой встало, подошло к привязанным людям. Взяло из моего ведра мой нож, подошло к матери и начало медленно резать: сначала одежду; потом, когда одежда клоками свалилась к ногам матери, кожу, так же неспешно, нарезая ее лоскутами. В лишенные кожи кровавые оголенные участки тела тут же проникали тонкие нити грибницы из канатов, просачиваясь внутрь, укореняясь и разветвляясь. Вылезшие из орбит глаза матери истошно кричали о дикой боли, но сама она была безмолвна и неподвижна.
– Зрелище жалкое и печальное, – прокомментировал голос.
Когда мать оказалась вся с ног до головы покрыта шевелящимися белесо-кровавыми волосками, мое тело перешло к полностью поседевшему Сергею Александровичу, видевшему все, что я проделал с матерью и понимавшему, что ждет его самого, и принялось свежевать его. Казалось, время застыло, но всему приходит конец. Отойдя от облупленного несчастного мужчины, мое тело встало на колени перед Грибным царем.
– Боги даруют тебе жизнь, – величаво рокотал голос. – Иди, лес выведет тебя к дороге. Уезжай отсюда и помни о великодушии тех, кто создал вас, голые обезьяны!
Ко мне внезапно вернулся голос.
– Что будет с ними?
– Они станут частью великой Грибницы и будут ежегодно возрождаться в грибных телах, пока плоть их не будет съедена другими убийцами грибов. Незримые нити Великой Грибницы тянутся повсюду, все сущее пронизано ими, все подвластно ей. А ты уходи, твое время еще не пришло.
Тело снова жило своей жизнью: встало с колен и пошло.
– Почему вы их не убили раньше? – не в силах повернуться, отчаянно прокричал я, пройдя меж расступившихся гигантских мухоморов, выпускающих меня из ловушки. – Они же сюда давно ездят!
– Сочетание факторов, – объяснил голос, – жара, древний маис вдоль опушки, скука великих богов. А ты просто подвернулся им под руку, как у вас, обезьян, говорят.
Пока я безвольной сомнамбулой шагал сквозь подернутый смертной тоской зыбкого небытия тусклый лес к дороге, голос не отступал, рассказывая: о соме – древнеиндийском боге-наркотике, основой которого служил Amanita muscaria – мухомор красный; о том, как народы Сибири использовали сушеный или смешанный с оленьим молоком мухомор, как шаманское средство; о применении его с похожими целями в древней Центральной Америке. Замолчал он лишь тогда, когда я устало плюхнулся на обочину и, дрожащей рукой достав из кармана мобильник, вызвал полицию.
