Я посмотрел на отца, тот кивнул, подтверждая разумность доводов деда. Да чтоб тебя русалки снасильничали, старая калоша. Вздорный старик уболтал меня. На этой ноте семейный совет был окончен.
Я повернулся в сторону выхода и увидел Агу. Как же тоскливо он смотрел в никуда. Что мне сказать этому могучему человечищу? Он таращился в пустоту, сквозь меня. Я подошел к пузатой горе мышц и положил ему руку на плечо.
– Мы отомстим, Ага! Клянусь тебе. Этим ее не вернешь. Но ее смерть будет оплачена кровью.
Ага вздрогнул и кивнул.
В поход решил идти на рассвете. Драккары были укомплектованы. Воины готовы. Надежда на то, что Эса может выжить теплилась, но испарялась с каждым мгновением. В голове рисовались страшные картины расправы над храмовниками. Только так огненная ярость превращалась в холодное презрение к врагам.
Вечером, лежа в постели, Милена пыталась разговорить меня, но я был замкнут. Мне не давала покоя мысль о мотивах столь глупого поступка храмовников. Неужели они надеялись, что от меня не последует ответ? Или их статус храма должен был меня остановить? Как-то не логично убивать посла соседнего государства без суда и следствия, да еще и оставив в живых свидетеля – мальчишку. Или это во мне говорит бывший житель 21 века?
Задумавшись, я не заметил, как уснула жена. Не понял. Я завтра в поход иду, сражаться с врагом, а она дрыхнет. Необходимо исправлять ситуацию. Нужно же деда делать прадедом.
***
На рассвете наша маленькая полутысяча, на десяти драккарах, оснащенными двумя требушетами и двумя баллистами, двинулась на север. С женой и Гостомыслом я попрощался еще в Хольмгарде. Нечего им на пристани платком махать.
Дед ворчал о своей нелегкой судьбе. Якобы современная молодежь не способна даже с одного берега реки к другому берегу доплыть, не утопив по пути судно. От такого наглого заявления у меня даже дар речи пропал. Сокол и Ходот расположились на разных судах. Надеюсь, наш кормчий не утопит нас всех. Я покосился на Буривого, в надежде разглядеть в нем бывалого моряка и что-то она, надежда, не дает о себе знать. Ага сидел возле мачты. Он все утро был мрачный. Его можно понять. Но пока я не отомщу за его сестру, мне нечего больше ему сказать.
Несмотря на весеннее рассветное солнышко, было прохладно. Мы плыли по течению. Барашки волн разбивались о борта, циклично вспениваясь и рассыпаясь. Наше судно было головным. Сзади слышались песни варягов.
– Внук, – позвал меня дед, – помнится, я учил тебя на гуслях играть, когда ты совсем малым был, – к чему интересно он ведет, – ты тогда еще не любил портки носить и голышом бегал по моему драккару. Помнишь?
Вот же старый хрыч. Смешки варягов заставили покраснеть.
– Не припоминаю я такого, – прокричал я в ответ, – видимо, ты меня с отцом спутал. Такое бывает в твоем-то возрасте.
Варяги уже не скрывали свой гогот. Буривой поддержал.
– Нет, тебя ни с кем не спутаешь. Моя кровь только в тебе проснулась, – с гордостью заявил этот проныра, – так что давай-ка спой нам, не посрами деда.
В мою сторону, передавая воинами из рук в руки, направилась лютня. Взяв инструмент, я узнал его. Тот самый, на котором я в первый и последний раз играл на музыкальном инструменте. И что мне сыграть? Ни одной песни про море или походы не приходят на ум. И тут я вспомнил песню, которая будет сейчас уместна. Из игры, которая мне нравилась в той жизни. Единственное, что надо заменить «Валгалла» на «Ирий», пару мест подрихтовать и все будет замечательно.
