Мюнир довольно хорошо разбирался в теме, и мне захотелось узнать его мнение.
– На месте преступления мы нашли куклу. Очень похожую на ту, что Акиф когда-то подарил моей дочке. Глаза жертвы были завязаны красной тряпкой, а правое ухо…
Мюнир не дал мне закончить.
– Слепой Кот? – пророкотал он. – Выходит, Слепой Кот вернулся…
Он запнулся и внимательно посмотрел на меня.
– А вы как-то связаны с этим? Это что, вызов какой-то?
Я не ответил, и он с восторгом произнес:
– Ого, а Слепой-то Кот вышел на новый уровень. Он и лично вам бросает вызов, и всей нашей службе.
Я совершенно так не думал. У Слепого Кота не было никакого мотива вовлекать меня в свою странную игру. Но я понял, что у Мюнира есть еще какая-то информация о серийном убийце.
– Расскажи-ка немного о Слепом Коте.
Мюнир уже совершенно забыл про Зейнеп, он облизал губы и начал:
– На самом деле этот человек – герой. Он делает то, что не можем сделать мы. Он кардинально решает вопрос педофилии…
Н-да… Полицейский открыто восхищается серийным убийцей и называет его героем. Но я предпочел не спорить – просто спросил:
– Так кто он, этот Слепой Кот?
Мюнир пожал плечами:
– Откуда ж мне знать, господин главный комиссар. Ведь этим делом не я занимался, а убойный отдел. Но, насколько я знаю, Слепой Кот очень аккуратен, он не оставляет вообще никаких улик.
– Верно, ни одного прокола… Слушай, ты, похоже, разбираешься в педофилах. Скажи, есть вероятность, что Слепой Кот сам стал жертвой педофилии в детстве?
Полицейский помрачнел.
– Может быть. У нас были такие случаи, и не раз. Бывает, что тот, кого изнасиловали в детстве, сам становится насильником. Но я не думаю, что у Слепого Кота в биографии есть такой эпизод. Нет, не похоже. Но, возможно, насилию подвергся близкий ему человек. Дочь, сын или, может, младший брат… Такой мотив тоже имеет смысл рассмотреть. – Он задумчиво поскреб подбородок. – Понимаете, господин комиссар, изнасилования детей – это очень сложная тема. Случившееся оставляет отпечаток не только на психике жертвы, но и на психике близких. Чтобы преодолеть душевную травму, человек может причинить боль и кому-то другому. То есть как… Чтобы уничтожить боль внутри себя, думает он, нужно выплеснуть ее на другого…
– Так можно унять ее только на короткий срок, – перебила его Зейнеп. – Но затем боль возвращается, а значит, снова надо выплескивать ее на кого-то, снова кого-то убивать.
– Именно так, Зейнеп-ханым. – Мой упрек сделал Мюнира куда более учтивым. – Наверняка и у Слепого Кота все так же. В двенадцатом году он убил двенадцать человек. Казнь двенадцати педофилов успокоила его на пять лет, и теперь он снова начал убивать. И у нас снова нет никаких зацепок.
Мюнир говорил искренне, но я был уверен: мы можем выудить из него еще что-то полезное.
– Хорошо, давай вернемся к Акифу. Как по-твоему, Акиф Сойкыран мог в детстве подвергаться сексуальному насилию?
Тоном большого эксперта Мюнир произнес:
– Не обязательно, господин комиссар. Среди педофилов есть и те, кого насиловали, и те, у кого было вполне счастливое детство. Не надо искать им оправдания, это дает какую-то обоснованность их поступкам, а никакой обоснованности тут нет.
Кто знает, с какими жуткими случаями доводилось сталкиваться Мюниру за годы работы в полиции, и я вполне мог понять, почему он так ненавидит педофилов.
Я кивнул в сторону гостиной:
– У тебя получилось осмотреть квартиру? Нашел что-то интересное?
