Эта книга – их голос, их свет, их любовь. Она начинается в Сен-Антуан, где крики стали песнями, где кровь стала хлебом, где тени стали светом. Она начинается с Анри и Мариэтты, что нашли друг друга в грязи и подняли Францию из пепла. Но она не о них – она о вас, читатель, о том, что вы найдете в своем Сен-Антуан, о том, что вы сломаете, чтобы построить, о том, что вы дадите тем, кто будет после. Это не конец пути, а его начало – начало, где каждый шаг, каждый голос, каждый луч света строит мир, что сильнее любой войны.
И вот их урок, их правда, их дар: свобода – это не трофей, что ты держишь, а свет, что ты отдаешь. Она не начинается с победы, а растет с любви – любви, что ломает цепи, любви, что строит мосты, любви, что сияет вечно. Анри и Мариэтта, Пьер и Клодин, Катрин и тысячи других дали вам этот свет – возьмите его, держите его, растите его. Пусть он сияет в ваших руках, в ваших голосах, в ваших сердцах – как золотой рассвет над Францией, как звезда, что ведет вас вперед, к миру, что вы заслужите вместе.
Глава первая. Тень на зеркале
Париж в октябре 1787 года был подобен огромному театру, где каждый играл свою роль, не зная, когда занавес упадет. Улицы, вымощенные неровным камнем, звенели копытами лошадей и стуком деревянных башмаков. Воздух пах дымом каминов, свежим хлебом из пекарен и чем-то неуловимо тревожным – предчувствием, которое еще не обрело имени. Над городом висело небо, серое, как старый шелк, изредка разрываемое золотыми всполохами заката.
Анри де Лормон стоял у высокого окна своего особняка на улице Сент-Оноре. Стекло, слегка мутное от времени, отражало его фигуру: стройную, чуть ссутулившуюся, словно под тяжестью невидимых дум. Его светлые волосы, стянутые в аккуратный хвост, блестели в свете канделябров, а камзол цвета полуночного синего шелка был расшит серебряными нитями, тонкими, как паутина. Ему было двадцать восемь лет, но в его глазах, серых и глубоких, уже проступала усталость человека, прожившего вдвое больше.
За окном текла жизнь. Кареты катились к театрам и салонам, торговки с корзинами яблок выкрикивали свои незамысловатые песни, а где-то вдалеке, у моста Нотр-Дама, слышался гул толпы – быть может, очередная ссора или начало чего-то большего. Анри смотрел на все это с высоты своего второго этажа, и ему казалось, что он видит не город, а огромную картину, написанную чьей-то неосторожной рукой. Картину, где он сам – лишь случайный мазок.
– Вы опять прячетесь за стеклом, месье, – голос, мягкий, но с легкой насмешкой, вырвал его из размышлений.
Анри обернулся. В дверях стояла Мариэтта Дюпон, ее тонкая фигура казалась почти призрачной в полумраке комнаты. На ней было платье из грубого льна, выцветшее до бледно-серого, но сшитое с такой тщательностью, что оно выглядело почти элегантным. Темные волосы, обычно распущенные, сегодня были собраны в небрежный узел, из которого выбивались непокорные пряди. В руках она держала стопку бумаг, перевязанных тонкой веревкой, а на пальцах виднелись пятна чернил – вечный спутник ее ремесла.
– Я не прячусь, – ответил Анри, и его губы дрогнули в слабой улыбке. – Я наблюдаю.
Мариэтта шагнула вперед, и половицы под ее ногами скрипнули, нарушая тишину. Она положила бумаги на стол, украшенный резьбой в виде виноградных лоз, и посмотрела на него с любопытством.
– Наблюдаете? И что же вы видите там, внизу, чего не разглядеть мне?
