Мы единодушно воспринимали Лайзу как члена семьи. Папа смотрел на процесс воспитания со своей колокольни: глазами матёрого волка. Он настаивал, чтобы котёнка не трогали и максимально предоставили самому себе, потому что «зверю нужна свобода». Наслаждением было со стороны наблюдать, как Лайза, увлечённая игрой, легко переносится в пространстве, – словно пёрышко под дуновением ветра. В управлении своим телом она достигла совершенства: доставала предметы с поразительной ловкостью, непринужденно совершала акробатические кульбиты. Вот у кого стоило поучиться самодостаточности! В её умении никуда не стремиться и наслаждаться каждым вздохом мы видели единение с окружающим миром. Она была полна сил, чувствовала себя «на своём месте» и радовалась этому.
Её поведение укрепило во мне мысль об инопланетном происхождении людей, которая немало развеселила родителей.
– Вы только присмотритесь! – щебетала я. – Разве в людях найдёшь такое умиротворение? Мы как чужие на этой планете, всё время стараемся что-нибудь изменить в себе и вокруг. Почему? Потому что нам неудобно. Мы не можем принять то, что есть, вот и несёмся к прогрессу на всех парах. Хотим приблизиться к родному, далёкому миру.
– В том, что ты с другой планеты, я не сомневаюсь! – отзывалась мама. – А человек разумный, согласно Дарвину, произошёл от обезьяны.
– Кто от обезьяны, а кто от бога! – ехидно вставил отец, и сделал это зря. Весь остаток дня он подвергался нападкам со стороны мамы, что объяснял природной агрессивностью приматов.
Надо сказать, что мама на наших четвероногих предков совсем не походила. Она была красивой, элегантной женщиной с богатым гардеробом и сигаретами в косметичке, носила красивые серьги и туфли на каблуке. Преподавание было её страстью, поэтому на работе она учила студентов уму-разуму, а дома нас с папой – правилам семейной жизни. Карьеризм мамы освободил меня от её опеки и позволил больше времени посвящать подрастающей кошке.
Несмотря на подмеченную Киплингом склонность «гулять самой по себе» Лайза нуждалась во внимании. Ей нравилось быть источником положительных эмоций. Она как угорелая носилась за игрушками, в том числе вымышленными, вызывая шквал одобрения. Если игрунья замечала, что зрительский интерес иссякает, то и её собственный задор обычно пропадал. А бывало и наоборот. Я запускала под одеяло руку и скребла там пальцами, изображая мышь. Лайза смотрела то на одеяло, то на меня, и всем своим видом давала понять, что её не проведёшь. Но через мгновение сочувствие моему настроению брало верх: кошка подбиралась и сосредоточивалась на игре.
После всего этого особенно забавно было посещать в школе уроки биологии, где учительница объясняла, что у зверей нет сознания. Мы писали под диктовку, что животные «не могут целенаправленно отражать в уме действительность, прогнозировать, контролировать себя и предварительно мысленно выстраивать действия».
– Не могу больше это учить… – протестовала я дома.
– Почему? – спрашивала мама, которую всё больше забавляла оригинальность моего мышления.
– Потому что это неправда. Учёные, которые истратили кучу бумаги на написание такой ерунды, никогда не держали домашних животных. Почему детей не воспринимают всерьёз?
– А что дети могут сказать путного?
– Например, что ростки салата тоже чувствуют боль. Это ясно даже ребёнку, а вегетарианцам – почему-то нет.
