– Он никого из твоих леопардов не послал, потому что ты ему сказала не посылать, но связался с другими вожаками – и вот они мы. Так если ты не собираешься ее убивать, отпустила бы ты ее.
– Пока нет, – ответила я.
Он не стал повторять просьбу, а встал рядом с нами, как грамотный телохранитель – как оно и было.
Я обращалась непосредственно к Мюзетт, но постаралась, чтобы мой голос был слышен всем.
– Никто не придет к нам нападать на наших людей. Никто, ни член Совета, ни даже le Sardre de Sang нашей линии. Мне все говорят, что я, разговаривая с тобой, говорю с самой Белль. Так вот что я скажу ей: следующий из ее присных, кто коснется кого-нибудь из наших, умрет. Я отрежу ему голову, вырву сердце, а остальное сожгу.
Мюзетт обрела голос – наконец-то, – хотя и сдавленный, слегка испуганный.
– Ты не посмеешь.
Я нажала на лезвие – чуть сильнее, заставив ее издать звук от его силы.
– А ты проверь.
Выражение страдания исчезло с лица Мюзетт, будто кто его стер, и голубые глаза начали темнеть. Страх пронзил меня как нож, ударил морозом по коже, заставил сердце биться в горле. Страх либо прогоняет зверя, либо вызывает его. Этот страх успокоил зверя, утишил, так что вздымающаяся сила ушла в песок, оставив меня одну – в испуге. Не вампирский фокус вызвал у меня желание отпустить ее и бежать прочь. Я ощущала когда-то движение Белль своим собственным телом и никак не хотела повторять этот опыт. Если вырезать сердце Мюзетт, когда Белль в ней, убью ли я их обеих? Нет, наверное, но видит Бог, велик был соблазн проверить.
В голосе Белль не было ни следа страха или напряжения. Если от ножа ей тоже было больно, вида она не подавала.
– Жан-Клод, неужто ты ее ничему не научил?
Голос не принадлежал Мюзетт. Он был глубже, богаче – низкое контральто. У меня мелькнула непочтительная мысль, что с таким голосом она отлично работала бы в сексе по телефону.
Жан-Клод двинулся к нам, махнув рукой Дамиану следовать за ним, и рыжий вампир пристроился тоже. Жан-Клод встал перед нами на колени и жестом велел Дамиану сделать то же самое. Они оба поклонились, тщательно следя, чтобы не оказаться в пределах досягаемости.
– Мюзетт преступила границы, положенные гостю в моих землях. Ты бы ни от кого из своих такого поведения не потерпела. Я хорошо усвоил уроки, которые ты мне преподала, Белль Морт.
– Какой урок ты имеешь в виду?
– Не прощать ничего. Ни даже намека на ослушание. Ни дыхания революции. Даже тень оскорбления нельзя снести. Оскорбить тебя, даже косвенно – это должно быть немыслимо, – но я более не твое создание. Я теперь Мастер города. Я создал себя сам, и Ашер принадлежит мне. Я буду таким, каким ты породила меня быть, Белль, – истинным твоим дитятей. Я позволю ma petite быть беспощадной, насколько ей захочется, и Мюзетт придется либо усвоить манеры получше, либо никогда не вернуться к тебе.
Она села. Нож пронизывал ее насквозь, а она села, и я не могла удержать ее. Меня отбросило назад, к Дамиану. Он положил руку мне на спину и, поскольку я не велела ее убрать, переложил на плечо.
Белль даже убрала руку Мюзетт от ножа, так что теперь я держала его на месте. Но она не проявляла признаков боли – она вообще не замечала меня, глядя только на Жан-Клода. Я с окровавленными руками и ножом, воткнутым в Мюзетт, чувствовала себя глупо. Нет – чувствовала себя лишней.
– Тебе известно, что я сделаю с тобой, если ей будет причинен вред, – сказала Белль.
