Но всё равно, надо пожаловаться Ральфу. Он же должен понимать, что моё положение «заблудшей» временное, и любое неуважение в мою сторону серьёзно им аукнется.
Да-да, и именно поэтому он допустил, чтобы аббат поместил меня в эту келью. И приставил Винса — как будто не в курсе, что это за человек.
«Всеблагой, но что же тогда мне делать?» — Я беспомощным жестом обхватила себя за плечи.
«Прорвёмся. — Пусть Кэвин не мог слышать мои мысли, язык нашего общего тела он понимал отлично. — Кстати, уже можно кое-что различать в темноте. Будешь пробовать местные разносолы?»
Тут и я заметила, что благодаря попадавшим в окошко отсветам тьма вовсе не кромешная. А поскольку на упоминание еды мой желудок довольно заурчал, покорно опустилась на доски кровати. Полагаясь больше на ощущения, чем на зрение, взяла миску, нащупала ложку и зачерпнула содержимое посудины. Но только поднесла ложку к лицу, как в нос ударил противный запах кислого.
«Натуральный Нордгейт, — хмыкнул Кэвин и посоветовал: — Попробуй, совсем чуть-чуть».
Я заставила себя отхлебнуть набранной в ложку жижи и не сдержала гримасу отвращения.
— Какая мерзость! Холодная, противная кислятина!
«Согласен, — отозвался Кэвин. — Я бы такое съел, но тебе всё-таки рисковать не стоит. Проверь, что там в кружке?»
В кружке оказалась вода — не подслащённая, однако и не затхлая. Её Кэвин мне выпить разрешил, после чего сказал: «Поставь посуду перед дверью».
— Зачем? — не поняла я. — На неё же тогда наступят, если захотят войти.
«Вот именно, — наставительно отозвался собеседник. — А в идеале не просто наступят, но и потеряют равновесие. И пока будут поминать Всеблагого, ты успеешь проснуться и сориентироваться в происходящем».
Просто до гениальности, чего я не могла не признать вслух.
«Обычная военная хитрость. — Судя по голосу Кэвин был польщён. Тем не менее от подколки не удержался: — Которая благородной леди, в общем-то, ни к чему».
Я сделала вид, что не услышала последнюю фразу, и осторожно перенесла посуду к входу. Затем завернулась в плащ и улеглась на своё аскетичное ложе.
Окошко наверху едва заметно отсвечивало синим. Я смотрела на него, пока не заслезились глаза, а потом сомкнула веки и велела себе спать.
И, должно быть, всё же задремала, поскольку следующим воспоминанием стали треск разбитой глины и мужская ругань. Ничего не соображая, я вскочила с койки и в неярком свете масляного фонаря увидела Винса.
— Ну что, леди? — Поворот ключа отсёк нас от остального аббатства. — Подумали?
Фонарь неспешно опустился на пол, и тень от распрямившегося Винса заняла добрую половину кельи. Ужас ледяной лапой пережал мне горло — ни вдохнуть, ни выдохнуть, — и инквизитор, будто поняв это, с довольной ухмылкой шагнул вперёд.
— Вижу, что подумали. — Он с подчёркнутой неторопливостью начал расстёгивать ремень на штанах.
— Что вы делаете?! — вырвался у меня испуганный писк. — Прекратите, я... Я закричу!
— Кричи сколько хочешь, — разрешил инквизитор. Сделал ещё шаг и оказался прямо передо мной. — Здесь толстые стены. — Резко скомандовал: — На колени! — И в этот миг Кэвин начал действовать.
Стремительный бросок в сторону, тонкий свист цепочки — и вот она уже петлёй обхватила бычью шею Винса. Рывок, хрипение, судорожные попытки оторвать удавку от горла, и туша инквизитора шумно осела на пол. Однако Кэвин ещё немного подождал — для верности — и лишь тогда убрал петлю.
