– Конечно, придумаем, – уверенно сказала Ленка. – Лично я – баба умная. Это я тебе точно говорю. Ты, Дусюк, – вообще, блин, Эйнштейн. Мы – свободные, молодые, здоровые, симпатичные, можно сказать, лэйди. В полном расцвете сил и таланта. Что нам мешает разворошить весь этот свинарник, а? Ничего не мешает.
– Абсолютно ничего не мешает!
– Вот и разворошим! Сейчас я нямнямки соберу – и поедем. Все там обмозгуем на свежем воздухе, распланируем. И начнем новую жизнь. Правильно я говорю?
– Правильно, Ленок! Как же я тебя люблю!..
– А я тебя – знаешь как!.. Почти как зефир и клубнику вместе взятые…
– Зараза ты все-таки… Дуры мы. Несколько лет какой-то ерундой порознь занимались… И зачем?
– Я не зараза. Я – язва. А мы – не дуры. Так жизнь сложилась. Карма, блин, такая. Теперь жизнь по-другому сложится. Вот увидишь. Не сразу, конечно. Но – сложится.
Мы обнялись и так, обнявшись, молча и тихо просидели несколько минут.
– Ладно, давай собираться, – сказала Ленка, отпихнув меня в ключицу и тут же ее погладив. – Ты сиди и пей чай, а я – сейчас.
Я сидела, пила чай и смотрела в окно. Уже почти совсем рассвело. По шоссе туда-сюда шныряли машины. Редкие. Издавали еле слышные отсюда, из «Бистро», вопросительные стоны. Гуляющие стихли. Я посмотрела на часы: полвосьмого.
В «Бистро» вошла молоденькая стройная девушка с обиженными пухлыми губами. Сменщица, наверное, Ленкина. Не глядя на меня, она зевнула, зашла за прилавок и скрылась за дверью.
Тут же появилась Ленка. Она улыбалась и несла два больших бело-синих пакета с красной надписью «Моя семья».
– Поехали.
Я взяла у Ленки один пакет, который оказался очень тяжелым. Ленка запаслась по полной. Мы вышли из заведения и направились к машине, которая стояла метрах в тридцати. Я оглянулась на дом, в котором гуляли этой ночью. Он был точно такой же, как мой. В «моем» окне (второй подъезд пятый этаж) горел свет. Ленка внезапно остановилась:
– Ба-а-а-а-ляхин фантик! Вот тебе и Карма!..
Я посмотрела на Ленку, потом на мою «Ниву», на которую смотрела Ленка. Боковое, правое заднее стекло было разбито.
– Вот с-с-суки! – сказала Ленка.
Я бросила пакет и подбежала к машине. Большой сумки не было.
– Что сперли? – спросила Ленка.
– Все, – ответила я. – Там пять тысяч баксов было. Последних.
Ленка завела глаза влево вверх и, мыча, сделала ими круг – через небо – вправо вниз.
– Здравствуй, новая жизнь, – сказала я.
Даже плакать не хотелось. Я достала пачку «Vogue». Она была пустая:
– И сигареты кончились.
Зазвонил мобильник. Ровно через секунду. Как в дурном фильме. Стечение обстоятельств в стиле экшн. Я посмотрела на номер. Это был номер Аладдина. Закапал дождь. Все правильно. Еще не хватало, чтоб начались месячные, землетрясение и война с Китаем.
– Привет, Аладдин…
– Привет, Евдокия. У меня плохие новости, извини, конечно. Ты где?
– Далеко, в Соснянске.
– Это хорошо, Евдокия. У тебя алиби.
Аладдин молчал и как будто бы обиженно сопел в трубку.
– Что случилось?
– В общем… Короче, Храп устроил корриду.
– Что?!
– На Тимурыча наехал со своими киндерсюрпризами… Пристрелил он Тимурыча.
– Как?!
– Не знаю, насмерть или нет. Их было трое, в смысле – Тимурыч и еще двое. Охранники, наверное. А может, и не охранники. Ну, они к твоему магазину подъехали. Эти… гангстеры, б…дь, тоже подъехали. Человек шесть-семь. Не знаю точно, сколько. Начали говорить. Разговор не получился. Ну и начался тут… вестерн, б…дь. Извини, что матерюсь. Нервы, б…дь.
