Эмметт присвистнул, но без обычной веселости. Его мощные плечи напряглись.
– Сбила тебя? Серьёзно? – В его голосе прозвучал не столько скепсис, сколько азарт охотника, почуявшего достойную дичь. – Хм… Интересненько. Значит, не все собаки только тявкать умеют. Особенно… сучки.
Алиса стояла в центре комнаты, маленькая и хрупкая, как фарфоровая кукла. Но ее огромные глаза были пусты и темны. Она дрожала. Не от страха. От перегрузки.
– Я… я не вижу ее, – прошептала она, голос сорвался. – Раньше было туманно… а теперь… Кровь и крик. Все заполнило кровью и криком. Нечеловеческим криком. Он… он разбил мое видение! Как стекло! – Она схватилась за голову. – Больно! И… земля. Земля дышит! Что-то… древнее… проснулось. Оно голодное. Оно смотрит… на нее.
Джаспер стоял в тени. Его лицо было маской стоика, но мускулы на челюсти играли. Он чувствовал волну эмоций, докатившуюся с места событий, как цунами:
– Страх, – произнес он тихо, аналитически, но под кожей видна была дрожь. – Дикий, животный страх стаи. Боль. Физическая агония. И… благоговение. Смешанное с ужасом. Они не просто боятся ее. Они… поклоняются источнику ее силы. Или тому, что она пробудила. – Он закрыл глаза на мгновение. – И еще… гнев. Чистый, разрушительный гнев. Не ее. Старше. Глубже. Оно гневается.
Эсми подошла к Алисе, обняла ее. Ее материнское спокойствие было ширмой для бури внутри.
– Древнее? – Она посмотрела на Карлайла. В ее глазах читался вопрос, который они оба боялись задать вслух столетиями: Левиафан? Миф оказался правдой?
Карлайл подошел к Эдварду. Положил руку ему на плечо. Эдвард вздрогнул, как от ожога, но не отстранился.
– Эдвард, – Карлайл говорил с невероятной мягкостью, но каждый звук был отчеканен. – Мы должны понять что она пробудила. И чем это грозит. Не только ей. Всем. Вольтури почуют такое нарушение равновесия. Они придут.
Розали замерла. Слово "Вольтури" действовало на нее, как удар хлыста. Но ее взгляд упал на спину Эдварда – на ту непереносимую пустоту, которая теперь была в нем вместо любви к Белле. И вдруг в ее глазах мелькнуло не ненависть, а… узнавание.
– Она… она как я, – вырвалось у Розали шепотом, полным горького осознания. – Ее сделали монстром против воли. Ее жизнь сломали. – Она посмотрела на Эмметта, и в ее взгляде была тень той боли, что она видела в Эдварде. – И он… он смотрит на нее теперь, как они смотрели на меня. С отвращением. Как на… чудовище.
Эдвард резко обернулся. Его золотые глаза вспыхнули адовым пламенем боли и ярости.
– Не сравнивай! – его голос был лезвием бритвы. – Ты выбрала бессмертие! Она… она стала собакой! Она выбрала Блэка! Она…
Он не закончил. Внезапный, ледяной порыв ветра ударил в окна дома. Не просто ветер. Он нес в себе шепот. Не слова. Ощущение древней, непостижимой воли. И запах – соленый, как океанская бездна, и горький, как прах тысячелетий.
Джаспер вздрогнул, как от удара током. Его глаза расширились.
– Оно… здесь. Оно смотрит. На нас. Через нее. – Он медленно, с почти человеческой осторожностью, отступил шаг назад к стене, его рука инстинктивно потянулась к скрытому под плащом оружию. – Карлайл. Что мы делаем?
Карлайл посмотрел на потрескавшийся под его рукой мрамор. Потом на Эдварда, в чьих глазах бушевала война между болью и древним, вампирским инстинктом уничтожения угрозы. На Алису, которая прижалась к Эсми, все еще не видя будущего. На Розали, в чьих глазах горел огонь ее личной войны. На Эмметта, жаждущего боя. На Джаспера, готового к обороне.
