– Ты её видела? – прошептал он, и Мышка ощутила на шёрстке его дыхание.
– Я видела, как она ушла. Но не знаю, куда. На лугах и в лесу живёт много моих сестёр, они наверняка что-нибудь да знают. Я могу спросить. Если ты меня отнесёшь.
Кутыптэ спрятал белый амулет в рукавицу, натянул её на руку и нагнулся к Мышке. Она запрыгнула к нему на другую ладонь, и он ощутил прикосновение холодных лапок. Поднявшись на ноги, он спрятал Мышку пазуху. Потом натянул вторую рукавицу и шагнул к двери.
– Пойдём искать твоих сестёр.
– И твою тоже, – донеслось из-под тулупа.
10. Ночь без сна
«Я не струсил!»
В тишине уснувшего дома мерно сопел младенец. В одной кроватке на двоих спали дети Маруны – озорной шестилетний мальчуган и его старшая сестра. Но Маруне не спалось. Она лежала на спине с открытыми глазами. Не выдержав пытку бессонницей, Маруна повернулась и села на краю кровати. В доме царила такая тишина, что было слышно, как за окном шелестит снег и укрывает округу толстым пуховым платком. В очаге сонно поблёскивали под золой малиновые брюшки угольков.
– Не спится? – шепнул Турон.
Маруна набрала воздуха для ответа, но промолчала. Турон провёл ладонью по её плечу.
– Не тревожься.
Маруна покачала головой:
– Я за ними.
Она поднялась с кровати, но Турон взял её за руку. Маруна обернулась, и даже в темноте Турон знал, каким взглядом на него смотрит жена.
– Ну куда ты сейчас, в такую метель? Они спят уж давно. Только перепугаешь. Да и наши потом до утра не уснут.
Маруна со вздохом опустилась на место.
– Почему мы сразу не забрали их на ночь? – шепнула она и покачала головой.
Сынишка заёрзал во сне, и Маруна вновь поднялась, чтобы поправить на нём покрывало. А когда она вернулась в кровать, где муж укрыл её, обнял и прижал к себе, Кутыптэ шагнул на луг, оставив за спиной мостик через ручей. Вьюга не унималась, а ветер пихался, как деревенский грубиян после трёх кружек хмельной браги.
Посреди луга больше не было ни дерева, ни страшной старухи. И если бы не весомая тяжесть ожерелья на шее Кутыптэ, он был бы уверен, что старуха ему всего лишь почудилась. Привиделась. Приснилась… Но нет, колдовское украшение было здесь, и мальчик видел, как оно бросает весёлые блики на снег, отражая свет фонаря.
Наконец он добрался до кромки леса и стал перед ним, как у высоченной неодолимой стены. Ветер толкал его в спину и подначивал: давай, мол. Что замешкался? Струсил?
– Нет! – крикнул Кутыптэ. – Я не струсил!
– Молодец! – подбодрил голосок из-под тулупа.
– Да! – прокричал в ответ Кутыптэ, разжигая в себе уверенность.
Но испугался своего же крика. А ветер только рассмеялся в ответ и швырнул в него пригоршню снега.
Кутыптэ набрал морозного воздуха, сделал долгий выдох и ступил в лес. Чем дальше пробирался он по неутоптанному снегу в чащу, в самую дремучую её сердцевину, тем тише становилось вокруг, а ветер заметно стихал. Но ещё слышны были его завывания, и стволы деревьев тревожно качались под его натиском, скрипели и тяжко охали. А вверху, в вышине, настороженно шептались ветки. И сыпались оттуда снежные комья.
11.
Шёпот во тьме
«Сердце у тебя знаешь как колотится?»
Кутыптэ помаячил фонарём и прокричал в темноту зимнего леса:
– Ирика!
Горячее дыхание вырывалось изо рта и стекленело в морозном воздухе. Лес молчал. Лишь с мохнатых веток летела снежная пыль.
– Ирика!
Здесь было так тихо и холодно, что, казалось, замёрзла сама тишина, и звуки не спешили уноситься вдаль, а прозрачными льдинками падали прямо в снег и утихали под его покровом как под толстым пуховым платком. Мороз щипал уши, и Кутыптэ сильнее натянул меховую шапку. Затем приложил ладонь ко рту и снова:
