•
– Это была моя любимая кукла. Я даже платьице ей сшила, помнишь?
Старик кивнул.
– Это был последний вечер, когда я тебя видел…
Темноволосая девочка сидела у стола в той самой комнате и бережно держала в руках сделанную им куколку из соломы.
– Это было всё, что осталось мне от мамы… – с грустью сказала девочка и посмотрела в лицо Старика.
В его памяти вспыхнул образ прекрасной женщины, чьи ловкие пальцы плели фигурку из соломы и перевязывали её красной нитью перед очагом, что жарко дышал пламенем. На коленях женщины сидела девочка. Её пальчики касались пальцев матери и будущей куколки. Женщина целовала русые волосы дочери и напевала мелодию без слов.
– Я помню, – шепнул Старик, и видение исчезло.
Очаг погас, ночь сменилась днём, и вместо женщины перед ним оказалась девочка. Он взял её под мышки и поставил на стол перед собой.
Их лица оказались напротив друг друга. Седобородое испещрённое морщинами лицо глубокого старика и детское невинное личико с лучистыми глазами под пышными ресницами.
– Как я могу… искупить вину?
Девочка внимательно посмотрела на губы Старика, потянулась к его седой бороде, тронула вплетённые в неё бусины да обереги и остановила взгляд на его глазах под густыми снежными бровями.
– Ты вернулся. Это самое главное.
Она поднесла пальчик к его щеке и вытерла слезу.
Ялис ошеломлённо посмотрел на Стевера и шепнул:
– Я что-то не понял. Они что, брат и сестра?!
Стевер не ответил. Он стоял, привалившись плечом к деревянной стене, и вполглаза наблюдал за событиями, погружённый в свои мысли. Вдруг он почувствовал толчок в ногу. Опустил глаза, а там кошка, которую девочка называла Мирой, задрала хвост и тёрлась о его сапог.
– А что было дальше? – спросил Ялис, но девочка не ответила и даже не посмотрела на него.
– Я одно не понимаю, – сказал Старик и бережно провёл ладонью по голове девочки. – Твои волосы. Они никогда не были чёрными.
И услышал в ответ историю.
В ту ненастную ночь, когда молодой Каэл не поверил сестре и прогнал её со двора, она решила, что не найдёт себе больше места среди людей. Ей не верили, когда она просилась на ночлег, потому что девушка с таким дорогим украшением не может быть бездомной. Её прогоняли, принимая за воровку и опасаясь за свои жалкие пожитки. Но страшнее, чем неверие родного брата, ничего уже быть не могло.
Она скиталась по лесу, цепляясь влажным от дождей плащом за корявые сучья. Она бродила по замершей в преддверии зимы чащобе, пока не отыскала самый высокий и самый шумный водопад. Он ронял свои воды с обрыва с такой яростью, будто желал пробить брешь в земной тверди. Она встала у его подножия, где вода превращалась в облако искрящихся брызг, и закричала.
Кричала так громко и так долго, что над водопадом закружили вороны.
Кричала так исступлённо, что вздувались на шее вены, а лицо стало бордовым.
Кричала так страшно, точно пыталась перекричать могучий ток воды, что низвергался в вершины утёса.
Кричала до тех пор, пока не престала слышать ни грохот водопада, ни свой голос. А её русые волосы тогда почернели от горя.
Так она оглохла. Сама отказалась от слуха, чтобы никогда больше не слышать от людей несправедливости и горьких слов. Волшебное ожерелье не давало ей замёрзнуть морозными ночами, а язык животных и птиц читала по звериным мордам и птичьим клювам. Так и поселилась она в хижине у водопада, который с тех пор стала называть для себя Чёрным.
