– Неужели? – словно очнувшись от глубокого сна, поразился О’Нил. – И чего, интересно, тебе ответили?
– Пока ничего, – честно призналась Оксана, от которой не ускользнула лёгкая злобная тень, пробежавшая по улыбчивому лицу не слишком надёжного собеседника, – но, думаю, окончательное решение придёт в течении текущего дня, ближе к вечеру.
– То есть, Ксюша, получается, не так-то ты и уверена в наших профессиональных возможностях? – спросил озабоченный фэбээровец, глядя ей прямо в восхитительные глаза.
– Да, Джонни, я очень сильно в них сомневаюсь, – не удержалась Бероева, чтобы не состроить прекрасные глазки и не одарить американского коллегу пронзительным взглядом.
На этой неутешительной ноте непродолжительный завтрак закончился. Научные сотрудники сразу засобирались, намереваясь, как и обычно, покинуть основной зимовочный комплекс и выдвинуться продолжать секретные изыскания. Докучли́вая оперативница еще раз предупредила их о собственной безопасности, предельной осторожности, не позабыв осуществить очередную безрезультатную попытку напроситься в качестве вооружённой охраны. Они лишь, как от назойливой мухи, пренебрежительно отмахнулись. Между тем от зоркой оперативницы не ускользнуло то важное обстоятельство, что Григорович о чём-то шепчется в сторонке с О’Нилом. «Что они, стесняюсь спросить, затевают? Явно плутоватый американец осведомлен намного больше, чем хочет казаться. Хм?.. Что же всё-таки они замышляют?» – подумала Оксана, нисколько в закулисных интригах не сомневаясь.
Когда учёные покинули зимовочное строение, Бероева, сославшись, что ей необходимо обдумать неоднозначное положение, складывающееся на северной экспедиции, отправилась в крохотный кубрик и заперла́сь изнутри. Оказавшись одна, она посвятила освободившееся время тщательной чистке боевого оружия и методичной проверке его боевой готовности (на тот крайний случай, если вдруг придётся осуществлять его внезапное применение). Ровно через час она вышла в центральный коридор… И тут! Ей неожиданно показалось, что в отдалённом конце промелькнула неясная фигура американского спец-агента, одетого в тёплые вещи и словно бы приготовившегося выйти наружу.
Она мгновенно вернулась назад, схватила верхнюю куртку, добавила вязанную шапку (покрасоваться в песцовой у неё пока так и не получалось), меховые варежки и, быстро одевшись, бегом проследовала в разъединительный коридор. Московская сыщица заходила туда как раз в тот самый момент, когда пронырливый американец открывал наружную дверь.
– Джонни! – крикнула она ему, накидывая вместительный капюшон. – Подожди, я отправлюсь с тобой!
Тот так и не скрыл ту отвратительную гримасу, что на секунду перекосила озлобленное лицо; а еще от настырной девушки не ускользнула та чёрная волна недовольства, что неприятной тенью исказила обычно дружелюбные и, казалось бы, приятные очертания. «Понимаю, я разрушила твои хитроумные планы, но ничего, американский шпион, тебе придётся и дальше терпеть мое нескромное общество», – мысленно проговорила придирчивая оперативница. Оказавшись в непосредственной близости, она уже вслух и сравнительно громко спросила:
– Надеюсь, ты не будешь возражать против моего неотразимого общества?! – она ещё и нагло язвила.
– Разумеется, нет, – ответил О’Нил, мастерски справившись с видимой неприязнью, а где-то и затаённым волнением, – я буду только рад очаровательной, восхитительной спутнице.
