Легендарные герои военной разведки - страница 18



Разумеется, эти слова, сказанные Хара на императорском совете, как и другие материалы, были добыты и переданы Зорге в Москву.

Поскольку война с Германией стала реальностью, Центр все больше беспокоила позиция Японии. И, конечно же, такая воинственная риторика японских руководителей заставляла склоняться к мысли о том, что Страна восходящего солнца, действительно, воспользуется своим историческим шансом. Но так ли это? Кто лучше других мог знать ответ на столь жизненно важный для Советского Союза вопрос. Только разведчики, работавшие в Японии, т. е. резидентура «Рамзай». И Зорге получил такое задание. Впрочем, и без директивного указания Центра он вполне осознавал огромную важность добывания подобной особо ценной информации.

Москва ждала ясного и конкретного ответа: нападет ли Япония на Советский Союз? Если нападет, то когда? Это была поистине сверхзадача для «Рамзая».

Сложность состояла в том, что и в июне и в июле месяце этого никто не знал. Сама Япония не определилась в направлении нанесения удара и времени начала агрессии.

«В Токио ждали сигнала к наступлению, – вспоминал Михаил Иванов. Таким сигналом должно стать падение Ленинграда и Москвы, выход немцев к Волге. Но что-то там не клеилось. Город на Неве выстоял, судя по всему, не собиралась сдаваться и столица».

Похоже в такой обстановке план «Кантоку-эн» стал головной болью для генерала Тодзио. На словах он выражал готовность выступить на стороне Германии, на деле – дипломатические реверансы и передвижение сроков. Немецкий посол нервничал, торопил японцев.

Зорге, как блестящий аналитик, раньше других раскусил уловки генерала Тодзио, и по-гроссмейстерски точно определил дальнейшее развитие партии. По отдельным мало уловимым признакам он пришел к выводу, что провал блицкрига в России становится для японцев сдерживающим фактором. Зорге уловил тенденцию, пусть пока и незначительную, к пересению сроков нападения на СССР на весну 1942 года.

В середине августа он осторожно поделился с Центром своими догадками. Однако из Москвы тут же последовал грубый окрик. Попало заодно и военному атташе полковнику Ивану Гущенко: «Что там несет ваш Рамзай? Откуда он взял, что японцы откажутся от нападения?»

У Центра в очередной раз словно отшибло память. Он напрочь забыл, сколько сообщений Зорге оказались точны и правдивы, даже если они в корне не совпадали с мнением руководства.

Прошел месяц, и 15 сентября «Рамзай» передаст свою поистине историческую шифрограмму: «Война Японии против Советского Союза до весны 1942 года, повторяю, до весны тысяча девятьсот сорок второго года – исключена».

На этот раз Зорге поверили.

Гибель резидентуры «Рамзай»

В тот же день 15 сентября, когда Зорге отправил в Москву свою шифрограмму, капитан Михаил Иванов ушел в рейс на пароходе «Кейхи-мару», который следовал во Владивосток. Ему было поручено сопровождать группу эвакуируемых жен и детей советских дипломатов. В связи с начавшейся войной и ростом антисоветских настроений, правительство СССР приняло решение о сокращении учреждений в Токио и отправку семей дипломатов на родину.

Первые группы уже были вывезены в июле – августе, а вот с третьей творилось что-то неладное. Дважды назначались сроки отъезда, и оба раза они переносились на более поздний срок.

Наконец, третий рейс назначили на середину сентября. К этому времени новая волна военной истерии прокатилась по городам Японии. О боевых действиях против СССР заговорили газеты и радио. Под звуки патриотического гимна «Кимигаои» по улицам маршировала японская молодежь, в парках и на стадионах устраивались митинги. Порою казалось, что вся страна требует войны с Советским Союзом.