Лекции по семиотике культуры и лингвистике - страница 28

Язык, понимаемый как сумма диалогов, является тончайшим и наиболее полным воплощением диалога между центробежными и центростремительными силами мира. Но автор исследует и другие пути, которыми эти две силы осуществляют конфликт и коммуникацию. Диалог присутствует в образовании его в потребности представить мое Я в терминах, предложенных другими. В потоке становления Я всегда стремится обозначить свою сущность. Оно присутствует в сложной политике, которая определяет степень влияния между авторами и их персонажами. Монологическим является случай Толстого, который представляется нам как автор, выступая автократом своих текстов – в противоположность «полифонии» Достоевского, в романах которого звучит демократия голосов, каждый из которых есть «образ всего языка», свойственных враждебным идеологиям в мире Достоевского.

Диссертация Бахтина 1940 г. о Рабле, опубликованная в окончательном варианте в 1965, показывает тот род мышления, который сделал его важным влиянием в становлении Московско-тартуской школы и облегчил ее переход от ранней кибернетической и научной версии семиотики к семиотике культуры. Рассматривая культуру Ренессанса в Европе как текст, Бахтин находит в ней борьбу центробежных и центростремительных сил, выраженную в конкретно-исторической форме. Он подчеркивает оппозицию между идеологией, имеющей политическую гегемонию (церковно-государственный альянс), которая порождает статичность и ритуализацию – и карнавалом, понимаемым больше как мировоззрение действия, чем воскресный отдых. Карнавал – это народная философия, акцент подлинности тела, напоминание среди разделяющих людей банальностей и запретов, что люди объединены своей радостью в еде, питье, размножении – связью карнавального смеха.

Столь же значимой фигурой для семиотики, как и М. М. Бахтин, был Владимир Яковлевич Пропп (1895–1970) – русский ученый, филолог. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (1918). С 1938 г. – профессор Ленинградского университета. Долгое время в России его труды рассматривались только как посвященные теории и истории фольклора. Действительно, такому взгляду соответствуют названия его работ. Его первая книга – «Морфология сказки» (1928 г., 2-е издание вышло лишь в годы «оттепели», в 1969-м, ставшее библиографической редкостью, в годы перестройки переиздавалась несколько раз). Вторая книга – «Исторические корни волшебной сказки» (1946). Затем появляется фундаментальный труд «Русский героический эпос» (1955, 2-е издание – 1958). Далее была напечатана книга «Русские аграрные праздники» (1963). На первый взгляд предметом анализа всех этих трудов является только фольклор. Многие фольклористы чрезвычайно серьезно отнеслись к этим исследованиям и в своих разысканиях отталкивались от трудов Проппа. В первую очередь это касается работ Б. Н. Путилова, К. В. Чистова, Е. М. Мелетинского.

Однако содержание научного наследия Проппа выходит за рамки только фольклористики. Ученый открывает методологические направления, характерные для всех гуманитарных наук XX в. и даже XXI веков. В его работах исследуются структурные соотношения изучаемых сюжетов (нарративные структуры, инвариантные аспекты формы, композиции функциональных элементов), которые оказываются определяющими факторами той или иной культурной формы. Так, в работе «Морфология сказки» он выделяет 32 функции и 7 персонажей, которые образуют метаструктуру волшебной сказки, ее метасюжет. Т. обр., он выделил принципиально ограниченный набор элементов и правил их действия в пространстве сказки, тем самым сделав анализ сказки системно-семиотическим. Не случайно Р. Якобсон ссылался на его работы. Но явно прослеживаемая связь с семиотикой в его первой книге послужила тому, что отношение к ней сложилось неоднозначное. Связано это было с изменением отношения к семиотике. Сам Пропп неоднократно указывал, что его работы не несут на себе следа ни семиотических, ни структуралистских методов. Следует, однако, хорошо представлять себе то время, когда только за полемику с К. Леви-Стросом (а Пропп полемизировал с ним в печати и отказывался от причастности к гонимой и хулимой тогда в официальных кругах у нас в стране методологии структурализма) можно было поплатиться свободой и жизнью.