Оказывается, родным его дедом был другой, не тот, которого знал с детства и которого звали Никифор, в прошлом офицер НКВД. Бабушка Мария, в молодости первостатейная красавица, когда первого мужа репрессировали, согласилась на предложение влюблённого в неё Никифора. Это, собственно, и спасло. В те смутные годы с «врагами народа» особо не церемонились. Всех под одну гребёнку. Галина, мама Геннадия, была Никифору неродной дочерью, естественно, родительской любви доставалось вполовину меньше, чем сводным сестре и брату. Не очень-то Никифор жаловал и внука Геночку, бывало, за уши драл, поскольку маленький Савватиев был весьма резов и явно деда недолюбливал.
Долгие годы сия жизненная коллизия считалось тайной за семью печатями. Только сейчас, когда ни бабушки Марии, ни деда Никифора давно уже не было, мама не без страха, который постоянно разъедал душу на генетическом уровне, вдруг призналась, что её родной отец поляк, звали его Вашек. То есть Вацлав, Смигаржевский, шляхтич по происхождению, а значит, враг советской власти. Сгинул бесследно в ГУЛАГе, где-то в незнакомой, далёкой северной Коми, о которой Геннадий имел смутное представление.
Подойдя к первым же кустам сирени, он ощутил навязчивое желание свернуть с тропинки, к заброшенным надгробьям. На некоторых сохранились надписи. С трепетным интересом принялся разглядывать, попытался что-нибудь разобрать. На нескольких плитах удалось прочитать даты. Присвистнул от удивления. Семнадцатый век!
Одно из надгробий размерами было солиднее остальных. Под слоем зелёного мха, когда поскрёб веткой, блекло засиял розовый мрамор. Поскрёб ещё. Надписи на латинице, практически стёртые, почти не разобрать. Два польских имени: Ksiaze Olgerd, Ksiezna Michaela. Гена отметил, как усиленно забилось в груди, верный признак душевного беспокойства. С чего бы? Не тени ли забытых шляхетных предков подают знак? Может, родной дед? Предупреждает о чём-то.
Присел на плиту, прикрыл глаза. Знакомые переживания, когда начинает закипать воображенье, а в сердце появляется жар. Вот и птица-тройка, и опять степь, каменные бабы, алые россыпи, топот копыт позади. На роскошном коне, как пан Володыевский[9], в богатой одежде, золотая кольчуга, соболиная шапка с пером и рубиновой кокардой – видный шляхтич, пан Смигаржевский. Он улыбается, приветливо помахивает копьём со сверкающим в лучах вечернего солнца стальным наконечником. Но это не я и не дедушка Вацлав. Сей пан далёкий, архаичный родич. Бог мой, неужели здесь, под мраморной плитой, именно он?
Геннадия вдруг осияло прозорливой догадкой. Совершенно отчётливо увидел, как следует читать: князь Ольгерд, княгиня Михаэла. И ниже, где нормальным видением не разобрать, только прозором сквозь толщу веков – Смигаржевские.
Судя по состоянию надгробья, век тот же, далёкий семнадцатый. В центре города есть памятный валун, выбита дата основания. Как-то задержался около него по любопытству. Что-то заставило призадуматься. Что конкретно, уже не вспомнить, но ощущения были такие, будто гранитная эта глыба, наверняка нашпигованная кремневым кварцитом, излучала чуть ли не биополе. Как живая. Завтра же надо взглянуть. Потом обязательно забежать в краеведческий музей, заглянуть в костёл, с ксёндзом потолковать. Заодно с батюшкой в недостроенной церкви. В библиотеках, интересно, есть ли какие-нибудь сведения об этом кладбище?
