Лелег - страница 12

Давно было. Теперь и царь, и король другой, да и вылазок таких масштабных по наглости уже не получается. И никогда больше не получится. После подлой польской оккупации мудрёную засечную оборону выстроили русские воеводы, чёрт ногу сломит. Войско неуклонно набирает мощь. Тайная канцелярия заработала, как положено таковой в могущественной державе. Действительно, Русь ныне не просто союз некогда разрозненных княжеств, но империя, пред волей которой бледнеют и поляки, и литовцы.

Тем временем собака-туча, так и не сумев полностью заглотить светило, стала переваривать самоё себя, расслаиваться, иссыхать, в конце концов, рассеялась на мелкую пыль, осевшую к горизонту тонкой сумеречной полоской. Закат воспылал в полную мощь своего красноречивого великолепия, всей палитрой необыкновенных оттенков, их изысканного сочетания, передать истинную красоту которых не в силах даже самый выдающийся, самый талантливый живописный мастер. Спас нерукотворный!

Разомлев, почувствовал, что засыпает. По старой солдатской привычке несколько раз глубоко вдохнул, где-то на полторы-две минуты задерживая воздух и максимально расслабляя мышцы. После чего позволил одной половине мозга отключиться, вторую поставил на дежурство, в караул. Закрыл глаза, сквозь веки продолжая наблюдать меняющиеся световые проекции, которые и успокаивали, и убаюкивали. Через пару часов заступит в караул другая половинка, а первая соответственно отключится. Альгис предполагал таким образом отдыхать до полуночи, после чего, налегке перекусив просяной лепёшкой с овечьей брынзой, продолжить путь.

Рядом, по правую ладонь, лежала редкая на ту пору карабела с рукоятью «орлиная голова» и загнутым книзу набалдашником, не каждый шляхтич подобной похвастается. Клинок особой иранский стали. Поговаривали, таковой на земле нет, с неба падает. Вообще-то кара-белы появились и в Молдавии, и на Балканах, видел у кого-то своих, русичей. Польская всех удобнее. Альгис ею дорожил. Уникальная сабля тоже была подарок, происхождением которого гордился особо.

В своё время служил под командой польного гетмана литовского Христофора Радзивилла по прозвищу Перун. Совсем юный был, только-только оперившийся, к нему шляхтичи относились этак снисходительно свысока. Пока не произошло нечто. Молодой панцерный казак спроворил дерзкий в глазах шляхты и самого Радзивилла подвиг. Ни много ни мало, предотвратил нападение стрельцов на польский стан. Первым бросившись против значительно превосходящего противника, внёс в ряды царского разведывательного отряда сумятицу, изрубил половину, а после, истекая кровью, чудом сумел вывезти тяжело раненого своего непосредственного командира и наставника оршанского старосту, грозного Филона Кмиту, героя громких сражений, живую легенду, красу и гордость Речи Посполитой, славного рубаку. Ко всему личного друга коронного гетмана.

Ту беззастенчивую версию безудержно в себя влюблённый Радзивилл проглотил, как голодный судак смачного карасика. Произошедшее на самом деле имело совсем иной сюжет, в завершение которого удалось избежать пленения Ивана Грозного со всем семейством. Аль-гис нагнал «достоверно» живописным докладом на ясновельможного немало страху. Появление под самым носом боеспособных дружин в кровожадные планы гетмана никак не входило. Кто такие стрельцы, русофоб Радзивилл достоверно ведал, встреча в открытом бою с царскими головорезами не сулила ничего приятного. Пришлось в срочном порядке менять стратегию. В то время, как посланные Альгисом крестьяне, которых спас от лютой смерти, сумели предупредить царскую охрану. И в тот же вечер Иоанн Васильевич покинул городишко, который наутро Радзивилл с Кмитой собирались брать стремительным приступом. Покуражиться над короной Российской империи католическим трансвеститам так и не удалось. Если бы мог пан польный гетман литовский хотя бы догадываться, за какой на самом деле героический гешефт вручил панцерному казаку Альгису Сабаляускасу драгоценное именное оружие.